Дмитрий Колосов - Император вынимает меч

Увы, это было именно так, и Арат печально кивнул головой, соглашаясь. Изборожденное морщинами лицо его помрачнело.

— Так. Когда я был молод, война представлялась мне удальством, делом чести, достойным мужчины. Но я видел лишь ее оборотную сторону: почет — победителю, слава — герою, торжественное погребение и поминальный пир — павшим друзьям. Я не обращал внимания на то, что стоит за нею: разоренные города и села, выжженные и потравленные конями нивы, убитые, обесчещенные, обездоленные, осиротевшие. Ставшие сиротами дети — разве это не страшно?! — воскликнул Арат, распаляясь.

— Мы приютим всех! — ответил царь. — И воспитаем из них воинов.

— Воинов… — задумчиво протянул Арат. — А ты не заметил, царь, что в Элладе все меньше взрослых сильных мужчин. А все потому, что многие эллины стремятся стать наемниками. Еще бы! Сладкая жизнь, опасная, но без трудов. А разве жизнь земледельца или ремесленника сейчас менее опасна? В любой момент ты можешь быть убит или продан в рабство захватившим твой город наемником. А жизнь купца, вечно рискующего быть ограбленным и убитым? Воин способен защитить самого себя, мало того, в случае необходимости его защитят другие, его друзья, его собратья по оружию. Вот и получается, что люди становятся воинами, чтобы защищать себя и обижать всех остальных. Но если все станут воинами, кто будет трудиться? Кто будет возделывать поля, изготавливать оружие и одежду, торговать?

— Рабы! — ответил Филипп, все еще улыбаясь.

— Трудно найти рабов, если все станут воинами. Воин, обращенный в раба — плохой раб. Что он умеет? Разве что убивать. Но это утеха римлян. Мы более практичный народ. Война…

Арат опустил глаза долу, словно вдруг застыдился присутствующих, словно само это слово причиняло ему боль. Царь перестал смеяться и с недоуменным видом обвел взором присутствующих. Во взоре этом явно читалось: ну к чему этот странный старик завел этот нелепый разговор?

— Достойный Арат во многом прав, — негромко промолвил Александр, губернатор Пелопоннеса, более прочих друзей царя уважавший старика-сикионца. — Война — скверная вещь, и она становится все более жестокой и бессмысленной. Но мир не может существовать без войны. Могущественные мужи должны давать выход своей силе, иначе она обрушится на неповинных жен и детей. Повелители должны давать выход своему властолюбию, в противном случае оно ляжет тяжким бременем на свой же народ. Потому в войне есть смысл.

— Она нелепа! — возразил Арат.

— Нет, — не согласился Александр. — Нелеп порой повод к войне, нелепа порой смерть, но война полна глубокого, хотя и не всегда явного смысла. А что скажешь ты, Таврион?

Эпистат не случайно обратился к Тавриону, стратегу в Пелопоннесе и своему сопернику по влиянию на царя. Тот любил молчать, когда говорили другие, но, оставшись наедине с Филиппом, нередко шептал ему на ухо, черня тех, кто говорили в полный голос. Александр хотел вызвать Тавриона на откровенность. Но Таврион и тут отмолчался, сделав вид, что пьян. Он был хитер и скользок, словно змея, он предпочитал слушать.

Вместо Тавриона заговорил Деметрий из Фар, сегодня хмельной менее, чем остальные.

— Почему смерть нелепа? Мудрецы уверяют, что она преисполнена великого смысла.

— Да, суть смерти, но не ее обличье. Иная смерть трагична, иная горька, бывает, смерть вызывает равнодушие окружающих, случается ей быть и нелепой.

— Это как?

— Смерть Пирра. Разве не нелепа была смерть Пирра, сраженного камнем, который бросила старуха?

— Говорят, это была Деметра!

Александр, человек прагматичный до цинизма, засмеялся.

— Ну конечно! Разве можно было признать, что великий воитель Пирр был сражен дряхлой старухой! Потому-то эпироты сказали, что это была богиня, а аргосцы из желания возвеличить свой город поспешили с тем согласиться. Правда, совсем уж солгать они не смогли, ибо многие видели ту самую Деметру — мегеру с седыми волосами; они сказали, что Деметра направляла руку старухи. Это удовлетворило всех, и нелепая смерть вдруг обрела почти божественный смысл! А в ней, этой смерти, не было ничего божественного! Нелепая, глупая, недостойная смерть! Герой, известный всему миру, настоящий Ахилл обрел конец, достойный разве что злословного Терсита!

— Он получил то, чего добивался! — с неожиданной злобой вставил Арат. — Все, жаждущие войны и разрушения, умрут столь же страшно и нелепо! Все! Ни для одного из них смерть не придет прекрасной девицей, увенчанной цветущими лаврами; она будет омерзительна, дрябла, стара! Она прилетит камнем, размозжающим голову, стрелой, пробивающей легкие, мечом, вспарывающим чрево! Я вижу ее! — прохрипел сикионец.