Дмитрий Колосов - Император вынимает меч

Филипп с улыбкой внимал бреду старца, но улыбка царя была натянутой. В последнее время отношения царя македонян и вождя ахеян заметно охладели. И виной тому был Филипп. Мало того, что он безжалостно разорял земли эллинов, в том числе нередко и ахейские, Филипп нанес еще и личное оскорбление Арату. Он зачем-то — зачем не знал сам — соблазнил Поликратию, жену Арата-младшего. И ладно была б та Поликратия достойна красотой или иными качествами, а то ведь была она уродиной, на какую польстился бы разве что изголодавшийся в долгом походе пельтаст, да вдобавок к тому и шлюхой. Филипп поигрался с ней несколько дней, а потом протрезвел и бросил. Но с тех пор младший Арат отказывался видеть царя македонян, а старший был сух с ним.

Но Филипп улыбался. Царь должен уметь улыбаться. Лишь такой царь, умеющий улыбаться, может считаться могущественным и великим. Лишь такой…

И потому Филипп с улыбкой — натянутой гримасой — произнес:

— Что-то мы сегодня чрезмерно возбуждены! К чему спорить, хороша ли, дурна ли война? Человеку не изменить предначертанного богами. Раз боги установили так, что человек решает право на силу и власть через войну, быть посему. И мы не в силах что-либо изменить. Я предлагаю закончить этот нелепый спор. Давайте-ка лучше спать. Вино и ночь порой порождают черные, дурные мысли, солнце и день развеют тоску. Я буду рад видеть вас завтра, друзья!

Сотрапезники царя начали подниматься. Отвешивая поклон, они один за другим оставляли царский шатер. Задержался лишь Таврион, которому царь что-то шептал на ухо. Никто не заметил этого, разве что Деметрий из Фар, оглянувшийся у самого выхода. И ему показалось, что Филипп указывал глазами на место, где только что сидел Арат. Показалось…

Деметрий не любил Арата, но был благороден. Он знал, что за тип Таврион, с душою черной, как у змеи. Он знал, что Таврион способен на все, на любую подлость. И Деметрий решил, что стоит предупредить Арата. Завтра же предупредить. Деметрий решил, но не сумел этого сделать…

Наутро он отправился объезжать посты. Утро было росистым, и резвый конь оставлял темную дорожку следов на серебристой траве. Деметрий скакал вдоль стены, кивая приветствующим его воинам и размышляя о том, о чем никогда прежде не задумывался: о войне, о смерти, об этом росистой траве. О смерти…

И в этот миг смерть настигла его, смерть нелепая, как любая смерть, что приходит не ко времени. Она больно толкнула в шею 5-футовой стрелой и сбросила сильное тело с коня.

Возможно, падая, Деметрий успел подумать: «Ах, какое высокое чистое небо». Возможно, ибо небо и впрямь в это утро было высоким и чистым. Возможно, нет…

Ни один ваятель так и не удосужился создать портрет Деметрия из Фар, ни один историк так не удосужился написать историю жизни Деметрия — быть может, самого яркого авантюриста своего времени. Эта эпоха была щедра на великие личности. Она породила Ганнибала и Сципиона, Антиоха и Фабия, Филопемена и Марцелла. Но авантюры ей явно недоставало. Ведь даже Ганнибал с его дерзким переходом через Альпы не был авантюристом: он рассчитывал каждый свой шаг и был ответственен за каждое свое слово. И проиграл не потому, что перешел в своей дерзости грань риска: просто на пути его стала совершеннейшая государственная машина, пытаться состязаться с которой человеку, пусть даже сверхгениальному, было равно, что уподобиться Дон Кихоту, враждующему с ветряными мельницами. Ведь даже Антиох, дерзнувший повторить путь Александра, был далеко не безрассуден в своем предприятии, лишь на первый взгляд кажущимся авантюрой; ведь имея превосходное, испытанное в боях войско, он соперничал с царствами, обленившимися за полвека спокойствия, чьи армии либо исполняли полицейские функции, либо с легкостью побеждали соседей, совершенно неспособных к сопротивлению.

Нет, ни Антиох, ни Ганнибал не были авантюристами. А вот Деметрий из Фар был. Он пиратствовал и воевал, он смирялся и изменял, он знал победы и поражения. Он не имел четкой жизненной цели. Похоже, ему доставлял удовольствие сам процесс сотворяемой на его глазах истории, тот неистовый круговорот событий, что приходил в движение и по его воле. Ему доставляла удовольствие сама жизнь, полная опасностей и приключений, жизнь, позволявшая рассчитывать на то, что исход ее будет своевременным — не доводя до больничной палаты, протертой каши и сонной сиделки.

Деметрий из Фар, авантюрист из авантюристов, не замеченный ни историками, ни ваятелями, ушел вовремя.