Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

Тридцатого сентября состоялась премьера «Волшебной флейты» в театре «Ауф дер Виден». Дирижировал сам автор. В зале сидела не та публика, которую он привык видеть на постановках «Фигаро» или «Дон-Жуана». Конечно, друзья его здесь, пришли все близкие знакомые и записные поклонники, но большую часть присутствующих составляли те представители буржуазии, которые приучены к сентиментальной слезливости, общепонятному развитию событий на сцене и готовы аплодировать грубому бурлескному юмору. Для этих людей со скромными художественными запросами милый и вкрадчивый юмор Папагено, тонкие и изящные кантилены Тамино и Царицы ночи — пища незнакомая. Поэтому и аплодируют они после первого акта довольно вяло. Моцарт, весь бледный, бросается за кулисы к Шиканедеру, загримированному под Папагено, и возбуждённо восклицает:

— Всё тщетно! Наша опера провалилась!

— Потише, потише, дражайший брат мой и компаньон, — отвечает тот. — Погоди-ка. Я моих венцев знаю. Они просто удивлены, что им вместо крепкого вина предложили новомодное шампанское. Ничего, они войдут во вкус этого напитка.

Моцарт, только что бывший почти в отчаянии, весело смеётся шутке неисправимого весельчака компаньона. А тот подзывает юношу из свиты Зарастро и велит ему налить в бокалы всем стоящим вокруг искрящееся вино, уносящее печали, поднимает свой бокал и обращается к Моцарту:

— Долой все сомнения, о любимец Госпожи Музыки! Пью за то, чтобы ты с блеском провёл второй акт. На всякий случай, Хепнеберг, ты должен быть готов его заменить, — шепчет он капельмейстеру, пока композитор осушает свой бокал. И потом, обращаясь к другим, продолжает: — Пейте, дорогие дети мои. Зарастро, Памина, Тамино! И ты тоже, распутник Моностатос! Вы хорошо делаете ваше дело. Делайте его во втором акте ещё лучше! И ты, гордая Царица ночи, освежись водой из своего божественного источника и так спой им «Арию мести», чтобы у почтеннейшей публики мурашки по коже побежали!

Шиканедер оказывается прав. Во втором акте зрители уже куда восприимчивее, они следят за происходящим на сцене широко раскрытыми глазами, превратясь в слух; даже зрители галёрки отдают себе отчёт, что здесь им показывают то, чего они никогда прежде не видели и не слышали. И когда с шелестом опустился занавес, после некоторого, подозрительного поначалу молчания раздались рукоплескания публики, причём это был не безотчётный взрыв эмоций, а продолжительные, сдержанные аплодисменты, вызванные почтительным восторгом и приподнятым настроением. «Моцарт! Моцарт!» — доносилось из партера и лож. Но композитора нигде нет. Наконец его нашли в укромном уголке за сценой, и Зарастро с Папагено силой выводят хрупкого маэстро в голубом фраке на сцену. Его встречают овацией.

Вечером следующего дня, когда он снова дирижирует своей оперой, поддержка публики ещё сильнее, и она растёт от спектакля к спектаклю.

Любопытно читать трогательные письма, которые посылает Моцарт своей жене, уехавшей вскоре после премьеры с младшим сыном. В них композитор описывает успех оперы. То его радует, что постоянно проданы все билеты и что всякий раз опера вызывает тихую овацию, в этом ему видится доброе предзнаменование; то он сообщает Констанце, что завтра вечером поедет в театр вместе с тёщей. «Мама скажет, наверное: я смотрела оперу, а не: я слушала оперу». То он берёт с собой семилетнего сына Карла и живописует, какое удовольствие доставил этим мальчику.

Естественно, радость, дарованная ему успехом «Волшебной флейты», весьма способствует улучшению его здоровья. Случаются дни, когда он просто переполнен энергией, и тогда он вновь принимается за «Реквием». Но неожиданно болезнь набрасывается на него с новой силой. Констанца, недавно возвратившаяся с вод, подходит однажды утром к его постели, чтобы разбудить, и с ужасом глядит на его мертвенно-бледное лицо. Взгляд у Моцарта отсутствующий, на лбу холодный пот. Поднявшись ранним утром, он потерял сознание.

— Думаю, сегодня мне не стоит вставать с постели, — говорит он. — Устал я смертельно. Может быть, меня отравили.

— Но кто, кто мог тебя отравить, муженёк мой? — спрашивает она в испуге.

— Откуда мне знать? У меня много врагов: Сальери, Мартини, Венцель, Мюллер... они не простили мне моего успеха.

Сейчас Констанце кажется, будто он бредит. Она велит позвать доктора Клоссета. Тот даёт больному успокаивающее, и Моцарт засыпает. Придя в себя после долгого сна, он чувствует себя окрепшим и требует принести партитуру «Реквиема». Констанца возражает: врач предписал полный покой.