Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

Когда Моцарт с женой садятся в карету, перед ними внезапно предстаёт посланец таинственного незнакомца:

— Как насчёт «Реквиема», господин Моцарт?

Поражённый его появлением, тот отвечает:

— Приказ императора заставляет меня на несколько недель оставить Вену. Но пусть вас «Реквием» не тревожит. Вернувшись, я первым делом примусь за него.

— Благодарю вас за сведения. Извините моё любопытство, — произносит незнакомец, кланяется и исчезает.

Моцарт размышляет о новой опере, либретто которой бегло просмотрел. Ещё в пути набрасывает отдельные куски, но никак не может отделаться от впечатления, что где-то рядом стоит незнакомец и заглядывает в написанные им ноты. Его друзья Душеки предоставляют в его распоряжение свою идиллическую виллу Бертрамка, где за восемнадцать дней он и создаёт своего «Тита».

Но работа даётся ему нелегко, пышная псевдоримская среда, которую он должен воспеть, внушает ему, пробившемуся в «Волшебной флейте» к совершенно новым горизонтам, одно отвращение. Неудивительно, что отдельные партии, например речитативы, он отдаёт для отделки своему другу Зюсмайеру.

Для репетиций с оркестром остаётся всего четыре дня. Второго сентября, в день приезда императорской четы, Моцарт стоит за дирижёрским пультом в опере: дают его любимое детище — «Дон-Жуана». И высокие гости весьма милостиво аплодируют. Иное дело — четыре дня спустя, на премьере «Тита». Опера не то чтобы с треском провалилась — этому препятствовал сам торжественный повод постановки, — но была принята на редкость холодно.

«Немецкое свинство» — такова уничтожающая оценка императрицы, которую не замедлили передать Моцарту. Он раздавлен, у него нет больше ни малейшего желания оставаться в Праге, несмотря на все просьбы семьи Душеков.

— Что вы хотите, — говорит он. — Я потерпел поражение. У меня есть один шанс: перечеркнуть случившееся оглушительной победой, и, возможно, «Волшебная флейта» принесёт мне эту победу. А посему отпустите меня и будьте здоровы.

На другой день Моцарт, прощаясь, обнимает Душеков и благодарит их за любезное гостеприимство. Он теряет самообладание и плачет, как ребёнок. У него предчувствие, что прощается с ними навсегда.

Вернувшись в Вену, Моцарт находит письмо Да Понте из Триеста, в котором тот подбивает его оставить неблагодарную столицу империи и отправиться вместе с ним в Лондон. Он напишет для Моцарта новое либретто, и оба они, в этом Да Понте убеждён, снищут в Англии более пышные лавры, чем в Вене или в Праге.

Моцарт с неожиданной пылкостью обнимает Констанцу и говорит:

— Ещё один, кто призывает меня в Лондон. Да Понте уже третий! Знаешь ли, я думаю, что в будущем году, когда истечёт контракт Гайдна, я, возможно, приму предложение англичан. Но сперва дай мне закончить «Волшебную флейту». И «Реквием»! А потом поедем навстречу новому счастью.

— Ах, это было бы так славно, муженёк. Но ты должен беречь себя. Поезжай, отдохни. Деньги на это у нас сейчас есть.

— Да, так и сделаем. Но прежде надо поставить «Волшебную флейту».

Шиканедер ожидал Моцарта с величайшим нетерпением. Он намерен начать репетиции в середине сентября. Однако впереди немало работы, и прежде всего необходимо найти связки для уже готовых номеров. Моцарт с рвением приступает к этому делу, и ему приходится до предела напрягать свои силы, которые грозят вот-вот оставить его. Он не раз и не два теряет сознание от слабости и пытается вернуть присутствие духа и живость мысли, употребляя много кофе и шампанского. Но худощавый седой господин, повелительно требующий «Реквием» для неизвестного заказчика, не идёт у него из головы. В тягостном настроении, словно предчувствуя близкую смерть, он пишет по-итальянски ответ на послание Да Понте:

«Я рад бы последовать Вашему совету, но как мне туда попасть? Я сделал вс`, что было в моих силах. Он просит меня, он вселяется в меня, он требует от меня работы. Поэтому я продолжаю писать. Это утомляет меня меньше, нежели отдых. Собственно, мне не перед чем более дрожать. Я ощущаю это настолько отчётливо, что мне не требуется никаких доказательств. Час пробил. Я готов принять смерть. Я перестал радоваться своему мастерству. Какой прекрасной была жизнь! Моя карьера началась с самых светлых видов и надежд. Но своей судьбы никому не дано изменить. Никто сам над собой не властен. Следует с ясностью духа принимать то, что предопределено тебе провидением. Итак, я закончу свою надгробную песнь. Я не смею оставить её незавершённой».