Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

— Прогнать этого возмутителя мира и покоя ко всем чертям!

Правда, все эти перемены ничего в судьбе Моцарта не меняют. Большого заказа он не получает, продолжая существовать на своё «почётное жалованье» да на случайные заработки, более того — ему приходится даже обращаться к ростовщикам, чтобы хоть как-то удержаться на поверхности. Случаются дни, когда он испытывает недостаток в самом необходимом. Однажды Йозеф Дайнер, управляющий пивным заведением «У серебряной змеи», где супруги Моцарт иногда обедали в долг, заглянув к ним в один из холодных зимних дней, застал их танцующими. Он остановился, донельзя удивлённый.

— Слыханное ли дело! — воскликнул он. — Никак, господин придворный капельмейстер вздумал давать уроки танцев?

— Вот уж нет, — ответствовал Моцарт. — Просто мы греемся: печка-то наша давно остыла, а на дрова денег нет.

Добрый старик сжалился над мёрзнувшими и принёс им большую вязанку из собственных запасов.

— У вас, Дайнер, истинно христианская душа. Вот получу я деньги, с лихвой заплачу...

— Ничего, оно не к спеху. Если потребуются ещё дровишки, я вам с радостью услужу.

Однажды мартовским утром к Моцарту, лежавшему ещё в постели, неожиданно явился с визитом Эмануэль Шиканедер, директор театра «Ауф дер Виден», высокий, представительный господин, всегда одетый по последней моде и с самыми изысканными манерами. По его внешнему виду ни за что не скажешь, что родом он из крайне бедной семьи, что за спиной у него полная злоключений жизнь бродячего комедианта и что ему известны любые превратности судьбы. Моцарт уже давно знаком со своим гостем, ибо ещё шесть лет назад Шиканедер подвизался в роли директора «Кертнергор-театра», где давались преимущественно зингшпили, без особого, правда, успеха. После многочисленных поездок по стране со своей труппой, ставившей наряду с современными немецкими пьесами и народные комедии, что принесло ему немало денег, он вернулся в Вену, помирился со своей бывшей женой, державшей антрепризу в театре «Ауф дер Виден», и взял на себя его руководство. Поскольку он умеет в точности угадать и угодить вкусу венцев, любящих народный юмор, сборы в его театре всегда аншлаговые. Моцарт знает Шиканедера ещё и по масонской ложе, и, так как директор театра любит красиво пожить и с удовольствием платит за общее застолье, оба они не раз выказывали своё почтение богу Бахусу и в приподнятом настроении пивали на брудершафт.

— Не удивляйся моему раннему визиту, дорогой брат, — обращается Шиканедер к представшему перед ним в шлафроке Моцарту, — меня привело к тебе пресерьёзнейшее дело. Мой товар больше не в цене. Маринелли отваживает всю мою публику своими гансвурстиадами. Если ты мне не поможешь, я через месяц-другой буду при последнем издыхании.

— Чем же я могу помочь тебе, когда я беден, как церковная мышь?

— Ты разбогатеешь, как индийский набоб, если поможешь мне.

— Хотелось бы знать — как?

— Напиши для меня оперу — оперу, которая пока не снилась ни одному театру. Либретто уже почти готово.

— Кто его написал? Ты?

Шиканедер прокашлялся:

— Ну, скажем так: частично. Во всяком случае, источник нашёл я, и драматическая версия, естественно, тоже моя. Да, а стихи написал Гизеке, тот самый Гизеке, что сделал либретто для оперы Враницки «Оберон, король эльфов».

— Да, припоминаю, я видел её во Франкфурте.

— И какова она?..

— Ну, вполне приличная. Нечто новое во всяком случае. Мне давно уже представляется что-то в этом роде.

— Выходит, ты только меня и дожидался?

— Как называется твоя опера?

— Название у неё замечательное, — сказал Шиканедер с таинственным видом. — Такое название обеспечит нам две трети успеха. Называется она «Волшебная флейта».

— Неплохое название. А как насчёт оплаты?

— Брат, не станем терять лишних слов! Ты знаешь меня как человека, который и сам любит хорошо пожить, и другим даёт. Спроси моих актёров. Они тебе подтвердят. Это для меня дело чести.

— Идёт. Напишу для тебя, если Бог даст, оперу. Если мы потерпим фиаско, я не виноват: до сих пор мне волшебных опер писать не приходилось. Но обещай мне не передавать партитуру другому театру. Она принадлежит мне.

— Обещаю. От всего сердца!..

Когда Моцарт читает «почти готовое» либретто Шиканедера, он видит, что перед ним незавершённые наброски. Да и сама фабула — обычная история о злом волшебнике, похитившем у доброй феи, помимо её сокровищ, ещё и дочь, и о принце, посланном оскорблённой матерью за сокровищами, исполнившем поручение и получившем в награду за этот подвиг дочь феи в жёны, — все эти перипетии Моцарта не особенно вдохновляют. Единственное, что вызывает его одобрение, — это волшебная флейта, которую фея дарит принцу и звук которой открывает перед принцем все сердца. Моцарт отверг всё, что ему не по вкусу в существующем тексте, и Шиканедер не был бы опытным мастером сцены, не признай он справедливости этих суровых замечаний. Оба они с помощью Гизеке принимаются за переделку либретто. Красивая фея превращается в божественную Царицу ночи, мавр Моностатос, воплощение отталкивающей похоти, несёт в себе отныне и черты донельзя комичные, а по-детски влюблённая парочка птицеловов Папагено — Папагена привносит в оперу элемент народности. Но тут происходит нечто неожиданное, повергающее композитора и его соавторов в глубокое уныние: восьмого июня Маринелли даёт в своём театре премьеру зингшпиля «Каспар-фаготист, или Волшебная цитра», написанного неким Венцелем Мюллером. Успех у зингшпиля огромный, билеты распроданы на много дней вперёд. Выясняется, что либреттист воспользовался тем же источником, что и Шиканедер, — изданным Виландом сборником волшебных сказок «Джиннистан», развив свой сюжет исключительно в развлекательном направлении. Единственную возможность для спасения Моцарт видит в том, чтобы придать опере более серьёзный характер. При этом опера получит ощутимый древнеегипетский колорит и совершенно преобразится Зарастро. Бывший злой волшебник Зарастро превратится в жреца, проповедующего духовность и гуманность...