Андрэ Шварц-Барт - Последний из праведников

— Да, да, — зашептал он снова, — я всех-всех похоронил, все местечко — ноготка не осталось. И над каждым прочел молитву. Даже над этим паршивым жуликом Мойшеле, моим соседом. Над каждым, над каждым я прочел все молитвы. От первого до последнего слова. Я же в то время был знаменитым молельщиком перед Всевышним, ай, ай! И целую неделю я все хоронил и хоронил, хоронил и хоронил… В местечко носу никто не показывал — крестьяне боялись. А когда кончил хоронить — почувствовал себя глупо, неловко: ну, а теперь что? Понимаете? А дальше что? Что дальше? Было это на кладбище. Я очнулся, начал хватать камни и швырять их в небо. И в какой-то момент небо раскололось. Вы меня понимаете?

— Еще бы! — пробормотал Биньямин, глотая украдкой слезы. — Очень даже понимаю.

— Раскололось. Как простое стекло. И осколки на землю попадали. И вот тогда я себе сказал: «Янкель, если Бог — в этих осколках, что же в таком случае значит быть евреем? Ну-ка, посмотрим поближе». И что вы думаете? Как я ни смотрел, как ни разглядывал, кроме крови, я ничего не видел. Кровь, сплошная кровь… А смысла — никакого. Ну, ладно, а какое место занимает в мире еврейская кровь? Вот в чем вопрос. И что делать еврею, который больше уже не еврей? А?

В полумраке синагоги безумный взгляд молодого человека из Галиции делал его лицо неправдоподобным. То мертвенно бледное, то пылающее жаром, оно призрачно поблескивало от пота в желтоватом свете коптящих свечей.

— Что же не нашел себе хорошую еврейскую девушку? — боязливо спросил Биньямин. — Такой красивый парень…

Янкель на секунду сбился, но тут же тряхнул головой, словно отгоняя неуместное вторжение в его рассказ, и зарычал:

— Будете вы меня слушать или нет? — Он схватил Биньямина за локоть с такой силой, что тот даже вздрогнул. — Ну, значит, сегодня они устроили демонстрацию, — без всякого перехода заговорил он о чем-то другом, словно торопясь покончить со своим безумным признанием. — Нет, конечно, не евреи. Вы что же хотите, чтобы евреи начали выставлять напоказ свою беззащитность, свою слабость? Интересно, как вы себе это представляете: армия несчастных окровавленных сердец вышагивает по Унтер ден Линден — раз-два, раз-два… Так, что ли? Ой, вы — просто прелесть… Нет, — продолжал он с какой-то сдержанной яростью, — демонстрацию устроили спартаковцы. Серп и Молот. И вот, я увидел, как они идут по улице… Спокойно так — прямо река течет. А над головами — красное знамя. Я и сам не понимаю, почему бросился в их ряды… Но, хотите, верьте, хотите, нет — сначала они меня не распознали. Иду это я с ними в ногу, вижу перед собой знамя… Так странно было… Вы меня понимаете? Я даже их духом проникся. Ха-ха-ха! Но тут ко мне обернулся сосед: «А тебе какого черта здесь надо, жид? Тут ведь будет драка!» Он сказал это беззлобно, просто от удивления. Но тот, что шагал сзади, заорал: «Провокатор! Не иначе как провокатор!» И тогда… Тогда они вытолкнули меня на тротуар… Но я за себя отомщу! — неожиданно заорал он, переполошив всех обитателей спальни. — Отомщу! Вот увидите!

Мгновенно вокруг странного разговора выросла стена молчания.

— Что же все-таки они с вами сделали?

— Ничего. В том-то и дело, что ничего. Они же вас топчут, не замечая! Идут себе, а вы под ногами валяетесь. Вот они и шагают по вас! А как же иначе? И тогда я сказал себе: «Янкель, сердечко мое, ты мне доставишь большое удовольствие, если постараешься не попадать больше в такое дурацкое положение». Вопрос только в том, что делать еврею, который больше, уже не еврей? Что должен он делать, чтоб не стать на четвереньки? Сегодня я целый день об этом думал и, кажется, придумал. Это очень просто. Достаточно лишь… Словом, так: ага, ты хочешь потащить меня на бойню? Ну, так я сам стану живодером!

— Что с вами! Кого вы собираетесь убивать?

— Кто говорит «убивать»? — Янкель растянул рот в ехидной улыбке. — Никого не нужно убивать! Может, вы и готовы к этому, а я — нет. Мне еще нужно подумать! Э, да о чем тут толковать… — вдруг добавил он рассеянно.

Усевшись на кровати поудобнее, он с любопытством начал следить за Биньямином своим пронзительным взглядом, как за пойманной птицей. Казалось, он вдруг увидел, что между ним и этим бледным трепыхающимся птенцом лежит целая пропасть. «Ну, как вам это нравится! — говорил его взгляд. — И что меня дернуло довериться этому пустому месту!»

— Ладно, — наконец, произнес он, насмешливо улыбаясь, — вам этого все равно не понять, вы еще стоите одной ногой в прошлом, так сказать, в сонной грезе. Впрочем, как и все эти несчастные, — добавил он, указывая величавым жестом на окружающих. — Ну, идите, идите. Дайте мне побыть одному.