Сьюзан Ховач - Башня у моря

1873–1884

Страсть

Он родился в декабре, перед Рождеством, и весил ровно восемь фунтов.

– Фрэнсис! – восторженно прошептала я, как только мне дали его в руки.

– Эдвард! – сказал в тот же момент Патрик с неменьшим восторгом.

Мы никогда ни о чем не могли договориться.

– Сара, думаю, на сей раз ты должна уступить Патрику, – заметила моя тетушка-миротворец Маргарет. – Ребенок – наследник титула, а по английским традициям наследника нужно нарекать в честь отца Патрика, а не твоего.

Я бы ни за что так часто не прислушивалась к советам Маргарет, но дело в том, что она всегда права. Не выношу людей, которые всегда правы, но правота Маргарет такая умная, что я люблю ее так, как если бы она была моей сестрой (а может, даже намного сильнее). И вот я в тысячный раз уступила Патрику, а я сама становлюсь не своя, если уступаю, когда мое сердце настроено на что-то другое. Ребенка крестили в часовне Кашельмары Патриком Эдвардом в честь отца и деда.

Не успев допить шампанское за ланчем после крещения, мы с Патриком затеяли спор, как обращаться к новорожденному – Патрик или Эдвард.

– «Патрик» звучит лучше, чем «Эдвард», – сказала я. Мне всегда казалось, что Эдвард слишком уж чванливое английское имя.

– Мы не можем называть его Патрик, – возразил Патрик. – У нас будет вечная путаница.

– Но Эдвард чересчур официально для маленького мальчика!

– Мы станем называть его Нед.

– Нед! – Я пришла в ужас. – Все равно что ослика! Нет, Патрик, это невозможно!

– А мне нравится, – упорствовал Патрик с выражением, которого я стала побаиваться. – А кличка у ослов – Недди, а не Нед. Если бы ты правильно говорила по-английски, то знала бы.

– Как ты можешь утверждать, что я неправильно говорю по-английски? – воскликнула я, возмущенная его нахальством: сам он всегда изъяснялся на ужаснейшем жаргоне, а моя речь была гораздо правильнее, чем его.

А кроме того, если быть честной, я всегда считала, что произношение культурных американцев куда приятнее для уха, чем апатичная тянучка, какую слышишь в лондонских гостиных.

После этой ссоры Маргарет наедине посоветовала мне:

– Сара, уступи Патрику с этим ребенком, и тогда ты сможешь делать все, что твоя душа пожелает, со следующим. Неужели ты не понимаешь?

– Если только когда-нибудь появится еще один ребенок, – горько ответила я. Не собиралась это говорить, но меня так рассердила перспектива обращения к ребенку как к ослу, что слова произнеслись сами по себе.

– Разумеется, будет и еще ребенок! – резко возразила Маргарет. – Не глупи, Сара. У тебя появилась прекрасная возможность начать ваш брак заново, и я не думаю, что ты такая недальновидная, чтобы упустить этот шанс.

Ее слова, конечно, взывали к моей гордости и к тому же показывали, что наша глупая ссора не стоит и выеденного яйца, и я вдруг устыдилась. Какое может иметь значение, как называть ребенка? Он был здесь – вот что самое главное – и хорошо рос, и еще он был, безусловно, самым красивым ребенком в мире. Да, я знаю, все матери так говорят о своих детях, но Нед и правда был самым красивым. Все это утверждали – не только я.

– Теперь твоя судьба переменилась к лучшему, – напомнила мне Маргарет перед отъездом в Лондон в новом году. – Я и вправду верю, что у тебя с Патриком все теперь будет хорошо, но, что бы ни случилось в будущем, запомни: есть три вещи, которых ты не должна делать. Никогда не жалуйся на нехватку денег, никогда не вспоминай прошлые катастрофы и никогда, никогда, никогда…

– …не произноси имени Дерри Странахана, – устало закончила за нее я, стараясь скрыть раздражение. Четыре с половиной года брака сделали меня чуточку мудрее, и у меня не было ни малейшего желания повторять ошибки, что я совершала девятнадцатилетней невестой. – Знаю, Маргарет, знаю, ты мне все это уже говорила.

– Есть вещи, которые нужно повторять и повторять, – настаивала Маргарет, но, увидев мою досаду, поспешила добавить: – Ты не думай, что я только к тебе пристаю. Я и Патрику говорю очень жесткие слова. И знаешь, – продолжила она, намазывая слой похвалы на несъедобный совет, – когда я вспоминаю, как Патрик пренебрегал тобой прежде, я удивляюсь, как это ты ему не изменила. Ты вела себя очень достойно и, конечно, заслужила теперь право быть счастливой.