Сьюзан Ховач - Башня у моря

Я вышел из экипажа в Мам-Кроссе, где дорога разветвлялась: одна развилка на Клифден, другая – на Линон, и мне удалось нанять лошадь у одного из живших там дальних родственников Дерри. Несчастное животное отказывалось спешить, как я его ни подгонял. Поэтому прошло больше часа, прежде чем я наконец съехал с дороги на Линон и направился вверх по склону через ущелье к перевалу между Нокнафохи и Баннаканнином.

Погода стояла не по сезону жаркая, и я редко видел долину такой спокойной. Даже рваные берега озера казались выровненными, а склон по другую сторону долины, где стояла Кашельмара, таинственно сиял каким-то неестественным мерцающим светом.

Наверное, Дерри заметил меня издалека, потому что, когда я миновал оконечность озера и моя лошадь начала подниматься по склону, я увидел, как он бежит по темной подъездной дорожке к воротам.

Дерри поднял руку, весело помахал. Если бы я был поближе и мог его услышать, он бы сказал со смехом: «Жизнь прекрасна, правда?» – и я вдруг снова стал самим собой, и все мои неприятности не значили ничего.

Он начал отпирать ворота гигантским ключом. Я все еще находился от него на некотором расстоянии, но, когда ворота открылись, я поднялся в стременах, чтобы прокричать приветствие.

Дерри так ничего и не услышал – бросился ко мне. Прежде чем я успел произнести хоть слово, увидел яркий отблеск солнца от летящего клинка, затем донесся стук о землю бесполезного пистолета, выпавшего из его руки.

Он остановился. Какое-то мгновение стоял, гордо выпрямившись, глаза его сверкали, ветерок чуть шевелил его волосы, а потом рухнул сначала на колени, а затем лицом вперед – в дорожную грязь у его ног.

Нож торчал из его спины с бесстыдством использованного не по назначению креста.

Моя лошадь отказывалась перейти на галоп, и тогда я выпрыгнул из седла и побежал. Бежал и бежал, чувствуя острые камни через подошвы своих городских туфель, а солнце освещало долину со своего жаркого, парящего неба.

Я подбежал. Он был в сознании. Мы посмотрели друг на друга, но никто не сказал ни слова, а посторонний внутри меня посмеивался над нами, говорил, что мы, вообще-то, никогда и не разговаривали толком. Словно пытаясь возразить этому, Дерри попытался произнести что-то, но было слишком поздно. Язык уже не слушался его, и, когда я прижал Дерри к себе, его лицо вдруг застыло, глаза потемнели. Он умер, из его рта побежала струйка крови.

Я так и не видел того, кто убил его. Вероятно, он прятался среди больших камней над дорогой, а потом ему легко было ускользнуть, исчезнуть за углом стены, огораживающей Кашельмару. Кроме Дерри, я никого не заметил.

Но я пустился на поиски Максвелла Драммонда. Вызвал всех членов магистрата. Вызвал субинспектора. Написал всем органам правопорядка в графстве Голуэй. Я даже написал генеральному инспектору Королевской ирландской полиции, Государственному секретарю лорду-наместнику в Дублинский замок. А когда люди в ответ только пожимали плечами и говорили, что насилие в наши дни вещь распространенная, я написал Гладстону в Вестминстер, что Ирландии требуется не тайное голосование или земельная реформа, а закон и порядок.

«Мы – лидеры цивилизованного мира, – писал я, и слова будто пьяные выходили из-под моего пера, – но вот прямо у нас на пороге располагается эта неописуемая страна, обитатели которой хуже дикарей, а убийство – вещь столь заурядная, что считается не преступлением, а образом жизни. Почему с этим ничего нельзя сделать? Почему мы должны терпеть эту невыносимую ситуацию?»

Мистер Гладстон в своем ответе написал, что Ирландия и в самом деле тяжелый крест для Англии, но нам, как добрым христианам, следует способствовать улучшению судьбы ирландцев, чтобы вывести их из мрака их неудовлетворенности на дорогу к просвещению. Иными словами, ему хватило нахальства сказать, что для пресечения насилия мы должны цацкаться с ирландцами, чтобы сделать их счастливыми.

– Я бы хотел перестрелять всех О’Мэлли отсюда до Клонарина, – свирепо сказал я Джорджу, когда он и его коллеги – члены магистрата и субинспектор собрались наконец в Кашельмаре. – Для начала вы должны посадить за решетку Драммонда. Он несет ответственность. Посадить за решетку и бить, пока не признается.

Все непонимающе посмотрели на меня, я принялся кричать на них, обвинять в том, что они сочувствуют убийцам, а когда эти люди попытались прервать меня, я стал браниться – бранился до полного изнеможения. После этого оказалось, что я внезапно очутился один на один с Джорджем. Он сказал, что я веду себя недостойно и должен немедленно взять себя в руки.