Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Макгоуан, – ответил я, – мистер Странахан и я собираемся вскоре уехать в Англию, мне очень жаль, что вам пришлось нелегко. Усложнять вам жизнь никак не входило в мои намерения, и я вам обещаю, что с этого момента вы можете управлять имением так, как считаете нужным. Я очень ценю вашу работу в мое долгое отсутствие и буду рад, если вы примете увеличение жалованья на… – Я запнулся, так как вдруг понял, что понятия не имею, сколько он получает. Мои адвокаты из Лондона ежемесячно присылали ему вознаграждение.

– Мой брат в Шотландии, служащий управляющим у маркиза Лохлиалла, получает в год на двадцать пять фунтов больше меня, – заметил Макгоуан с типичным шотландским иезуитством. Говорил он таким мрачным тоном, что даже худший его враг не смог бы обвинить его в нахальстве, – он ведь не предлагал никакой суммы до того, как это сделал я.

– Ну, у нас здесь не Шотландия, Макгоуан, верно? Но тем не менее думаю, вы определенно заслужили дополнительные двадцать пять фунтов в год. – Не успев сказать это, я понял, что он предполагал увеличение в пятьдесят. Чтобы скрыть смущение, я поспешил спросить: – Кстати, как ваша семья в Шотландии? Как Хью?

Его сына звали Хью. Он был на год моложе меня, и я не видел его с тех пор, как он уехал из Кашельмары десятью годами ранее и поступил в школу в Глазго. Вскоре после этого миссис Макгоуан, свирепая женщина такого сложения, что вполне могла бы завоевывать призы по метанию бревен, оставила мужа и уехала в Глазго к родственникам, чтобы быть рядом с сыном. Никто не знал, как относится Макгоуан к этой ситуации, но, вспоминая миссис Макгоуан, можно было только догадываться, что он порадовался, простившись с нею. Жил он один в аккуратном каменном доме по другую сторону реки Фуи и, как говорили, хранил мешок с золотом – прятал его в отхожем месте.

– У Хью все хорошо, спасибо, милорд, – ответил Макгоуан, который смягчился, получив надбавку в двадцать пять фунтов, добавлявших золотого блеска его будущему. – Мой брат в Шотландии устроил его в ученичество в поместье Лохлиалл и теперь учит его во всех подробностях искусству управления.

– Великолепно, – одобрил я. – Передайте от меня привет Хью в следующем письме.

На самом деле мне Хью Макгоуан никогда не был близок. Помню его как здоровенного, угрюмого парня, который всегда напрашивался на драку или дулся из-за того, что я предпочитаю его обществу общество Дерри, и мне было совершенно наплевать, что я, скорее всего, больше никогда в жизни его не увижу.

Макгоуан был вполне удовлетворен, Хейс принес еще пива, и я начал думать, что, вероятно, переживу этот день. Мне еще нужно было уладить дела с Сарой, но, к моему облегчению, я обнаружил, что она уже успокоилась и старается быть гостеприимной по отношению к моим племянницам. Дерри же, со своей стороны, предпринимал огромные усилия, чтобы обаять ее, и, хотя она по-прежнему демонстрировала ему свою холодность, ситуация была далеко не такой безысходной, как мне казалось прежде. У меня даже нашлось время написать Маделин – попросить ее о помощи, а чтобы не откладывать дело в долгий ящик, я приказал мальчику с конюшни немедленно доставить письмо к почтовому экипажу в Линоне.

Разобравшись со всеми кризисами в Кашельмаре, я смог вернуться в Клонах-корт, но не успел я пересечь порог, как увидел спускающуюся по лестнице рыдающую экономку, – она сообщила, что моя сестра умерла.

Я плакал, Альфред бранился, но поделать ничего было нельзя – она ушла. Наконец я вытер слезы, которые изо всех сил старался не показывать другим, а Альфред перестал ругаться. Теперь в доме воцарилась тишина.

– Выпейте, – предложил наконец Альфред, принеся громадную бутыль светлого потина.

– Спасибо.

Мы сели и начали пить. Он рассказал мне все о себе. У него было шесть братьев и семь сестер, и он думал, что родился в конюшне эпсомского ипподрома, но не уверен в этом. Его отец служил конюхом у лорда Растинтона, отца первого мужа Аннабель. Альфред, будучи старшим сыном, пошел по стопам отца. К счастью, его телосложение оказалось подходящим для того, чтобы стать жокеем, и после этого ему несказанно везло в жизни, он даже смог уберечь родителей от нищеты на склоне лет. Его братья либо умерли, либо уехали в Канаду, как и его выжившие сестры, их мужья и потомство, – он понятия не имел, сколько их всего. Альфред не думал, что когда-либо женится, потому что любил только высоких девушек, а высокие считали его слишком маленьким. Аннабель была единственной женщиной, которая относилась к нему по-человечески. Он так любил ее, что даже готов был простить принадлежность к аристократии, к которой никогда не испытывал особого почтения. Он часто сталкивался с аристократами на скачках и не находил в них ничего особенного. Просто они были другими.