Сьюзан Ховач - Башня у моря

– Выпейте еще потина, – добавил он, словно проснувшись, и выхватил стакан у меня из-под носа.

– Довольно крепкая штука, – пробормотал я, чувствуя себя как в тумане, пока он наливал мне еще с полпинты.

– Он ужасно старый, потому такой ужасно светлый. Его делают в кабаке тут неподалеку, но, клянусь, ни одной живой душе не скажу, где это, а то власти пронюхают. Так вот я и говорю…

Он еще много чего наговорил, описал их первые совместные годы во всех милых его сердцу подробностях, а потом я тоже принялся выкладывать ему историю своей жизни. Мы проболтали до глубокой ночи и наконец, поклявшись в вечной дружбе, уснули за обеденным столом. Когда я открыл глаза, Альфред все еще храпел напротив меня, утреннее солнце стояло высоко в небе, и, если бы в дверь вошел священник, я бы попросил его соборовать меня. Нам обоим было настолько плохо, что в тот день я так и не покинул Клонах-корт, сумел только написать записку Саре, что вынужден остаться с Альфредом, чтобы подготовить похороны.

Следующие несколько дней смешались в один сплошной и все ухудшающийся кошмар. К моему облегчению, Дерри находился в Кашельмаре и мог опекать женщин, иначе я бы не смог задержаться в Клонах-корте и опекать себя и Альфреда. Я отчаянно пытался организовать похороны, но, когда понял, что ничего не смогу сделать в этом забытом богом уголке земли, пришлось проглотить гордость и обратиться за помощью к кузену Джорджу. У него, по крайней мере, было то преимущество, что он жил здесь, и ему в конце концов удалось организовать пристойные английские похороны. Я ничего не имею против Римской католической церкви, но ирландские похороны такие ужасно неанглийские, а я знал, что Аннабель хотела бы, чтобы ее похоронили без лишней суеты.

Могилу вырыли на маленьком участке близ семейной часовни. Священника позвали из Леттертурка, где находилась ближайшая протестантская церковь, пригласили нескольких избранных гостей – Ноксов из Клонбура, Кортни из Линона и Планкеттов из Аслеха. После простой короткой службы гроб опустили в могилу, и это испытание, к моему облегчению, кончилось.

Я совсем забыл о письме, которое отправил Маделин, и, когда она приехала на следующий день, удивился, увидев ее. Она наняла экипаж из Голуэя и прошла три мили пешком до Кашельмары от дороги на Линон. Естественно, что после такой тяжелой дороги она была более чем оскорблена, что я не задержал ради нее похороны.

– Но я ведь даже не знал, приедешь ли ты, – огорченно покаялся я. – Ты ведь не написала, и я понятия не имел, сколько мое письмо будет идти к тебе.

– Что ж, дело уже сделано, – рассерженно ответила Маделин, – но я должна сказать, что все это происшествие, начиная с падения Аннабель до ее похорон, – сплошной кавардак. Почему ты не послал за настоящим доктором вместо этого старика из Леттертурка?

– Потому что докторов здесь нет на много миль! – горячо воскликнул я. – Да тут никто даже не знает, где находится ближайшая амбулатория!

– Скандал! Совершенный скандал. Я должна что-то с этим сделать.

– Сделай, – согласился я, чувствуя облегчение оттого, что теперь в трагедии виновата Ирландия, а не я.

– Я открою амбулаторию в Клонарине, – решила Маделин. – Обращусь к архиепископу за деньгами, а если понадобится, дойду до самого папы. А ты, Патрик, можешь подарить землю в память Аннабель и построить небольшой дом, где я могла бы принимать больных.

Если я должен был заплатить такую цену за то, чтобы успокоить Маделин, то, пожалуй, я был готов к этому. По виду Маделин можно предположить, что она и мухи не обидит, но под добродушной оболочкой крылся железный характер, что и обнаружил мой отец, когда пытался отговорить ее сначала обратиться в римскую католическую веру, потом уйти в монастырь, позже стать монахиней, а затем сестрой милосердия. По какой-то причине, которая выше моего понимания, Маргарет любила ее больше всех других моих сестер.

– Маргарет очень расстроилась, оттого что ты не уведомил ее о происшествии с Аннабель, – строго выговаривала мне она. – Перед отъездом из Лондона я заглянула к ней. Патрик, ты должен был написать ей! Это серьезное упущение.

– Но Аннабель была жива! Я имею в виду, когда я писал тебе…

– Да ведь, наверное, было очевидно, что она умирает. Ты написал Катерин?

– Нет еще.

– Патрик!

– Я же знал, что она в Лондоне и не поедет так далеко на похороны.

Маделин посмотрела на меня испепеляющим взглядом своих фарфорово-голубых глаз и вежливо известила: