Стефан Дичев - Путь к Софии

Более достойным, по ее мнению, был Леандр. А мысль о Леандре напомнила ей о том, куда она едет и что ее ждет. Она встрепенулась и забыла об Андреа и о его странном поведении. Даже Леандр показался ей сейчас не таким привлекательным, как всегда. «Унижения, унижения, — мысленно повторяла она. — Боже мой, унижения на каждом шагу»...

Она попыталась представить себе, как выглядит мадам Леге, и с этой минуты уже не могла думать ни о чем другом, кроме этой встречи, которая должна решить ее судьбу...

А в это время Андреа, торопливо шагая по площади, говорил сам с собой.

«Здорово я поставил ее на место. А как она нос-то задрала! Ха-ха... Она будет показывать город своей свекрови — показывай, показывай, крупную рыбу ловить надо умеючи, чтобы не сорвалась. А та, расфуфыренная старуха, будет ахать и закатывать глаза (навидался я таких в Константинополе и в Каире): “Ах, как интересно!.. Какая романтика!.. Аромат Востока!..” Что греха таить, наш Восток малость грязноват, да ничего не поделаешь! Зато, мадам, здесь родилась ваша будущая сноха, хотя она и делает вид, что не имеет ничего общего с нашим городом... — он шагал, презрительно кривя губы, но стройная фигура девушки не выходила у него из головы. Как она испуганно на него взглянула, как потом улыбнулась, и не просто, а со значением. — Нет, нет, ничего этого не было, — разубеждал он себя. — А как она поднялась в фаэтон, задрав голову?.. Настоящая венка!.. А теперь уж и Париж завоевывает. Ого! — Он мог бы продолжать без конца свои нападки, но вдруг перед ним встал вопрос: — Да разве она теперь наша? Столько лет провела в заграничном пансионе... Когда она уезжала, Коста еще не был женат, — значит, мне было семнадцать... Гм! Помню, как она приходила прощаться... Такая девочка, чистая... “Мне, — говорит, — тяжело покидать наш город”, — а сама плачет, так плачет, что смотреть жалко! Теперь она еще красивее, а заплачет ли? Все у них такие: и бай Радой, и Филипп, а о хаджи Мине и говорить нечего... К черту! Пускай что хочет делает. Здесь ей найдется кому подражать!.. — Андреа стал мысленно перебирать понаехавших в город молодых иностранок, которых, несмотря на свою неприязнь к ним, прекрасно разглядел и запомнил. Разве жена Марикюра не той же породы птица? (Морис де Марикюр был помощником французского консула) А монахини из итальянской миссии в своих крылатых чепцах... та толстушка, что тишком на меня поглядывает... Да и та, другая, англичанка...»

Он продолжал думать об этих женщинах с беспричинным раздражением и с тайным любопытством. Каковы они? Лучше или хуже болгарских женщин? И чтобы это выяснить, он стал шарить глазами по улице.

Базарный день чувствовался и здесь, в отдаленной от торговых рядов части города. Было людно. Горожане и крестьяне в праздничной одежде. Каждый что-то тащит либо на базар, либо домой. У Язаджийской чешмы взгляд его задержался на двух молодых крестьянках, шагавших за телегой с желтыми тыквами. Румяные, как яблоки, лица в рамках ярких платков. Грубая одежда не может скрыть красоты их крепких тел. Обветренные руки легко несут корзины. И шагают эти крестьянки по мостовой быстро, размашисто, сразу видно, что длинная дорога им нипочем.

Андреа снова огляделся вокруг. Навстречу ему с улицы царя Калояна, куда он направлялся, шествовала Белая Катина вместе со свекром и подмастерьем из мужниной портняжной мастерской. Она тоже шла на базар. Широкое, открытое лицо ее улыбается, ядреное тело, налитые груди туго обтянуты платьем. Он поздоровался с нею с дерзкой улыбкой, а на старика и не взглянул. Разминувшись с ними, пошел дальше, твердо решив: «Наши лучше! Конечно, если отдавать предпочтение естественности! Те берут только нарядами да образованием... Если бы наших женщин нарядить в шелка-бархаты да обучить в колледжах и пансионах... Вот с Недой сравнить бы этих иностранок, — вдруг пришло ему в голову. И он представил ее себе опять, но уже в ином свете. Представил рядом с шумной де Марикюр, и со стареющей маркизой Позитано, и с пышнотелой большеглазой монахиней. Куда им до нее! Нет, нет, ты это брось, — остановил он себя. — А прогулка ее с мамашей этого потрепанного консула?.. А ее расчетливость, тщеславие, притворство? Эх, Андреа! Так оно и бывает — яблоко румяное, а раскусишь — гнилое. Пускай выходит замуж за своего разведенного консула с дочкой, которая годится ей в сестры. Пускай едет себе в Париж, в Лондон — куда угодно. Так у нас повелось — чуть пообтешутся, на свое смотреть не хотят, только на заграничное зарятся». С этими мыслями Андреа свернул в улочку, ведущую к Митрополии.