Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

Природа волновала, звала в даль и в неизвестность, влекущую и тревожащую; но она и успокаивала — словно вливала новые силы и бодрость.

— Ну, как у вас? — спросил Данила у курсистки и студентов. Он уже отдышался и мог глотать, только очень хотелось пить. — Руки, ноги целые?

Разговорчивый студент недоуменно взглянул из–под руки: он все еще прикладывал пятак к шишке. Бородатый не шевельнулся. Курсистка повернула лицо, не отрывая его от ладоней.

— A! Это вы? — узнала она и слабо усмехнулась. — Здорово они вас отделали.

— Вас тоже! — буркнул Харитон. Курсистка подняла голову и сказала с вызовом:

— Вы, может, считаете, что это я виновата? Потому что… призывала. Да?.. Что ж, поступайте как считаете нужным…

Солдат за кустом пробормотал что–то вроде: «Подумаешь, ты призывала! Сами с усами!»

— Да нет, почему же… — смутился Данила.

— Что вы! — воскликнул Флегонт. — Наоборот, очень хорошо, что вы, так сказать взяли инициативу в свои руки… Очень хорошо!

Флегонт покраснел. Не потому, что он устыдился поражения, а потому, что пострадавшая в драке девушка вдруг предстала перед ним в сиянии несказанной красоты. Да, да, он видел ее прекрасной — красивее всех женщин, которые ему до сих пор встречались. И была это не обычная, плотская красота, — нет, это была красота неземная, вдохновенное воплощение идеала: Жанна д’Арк, Маруся Богуславка, Софья Перовская… В такую красоту нельзя вульгарно влюбиться — перед такой божественной красотой можно только молитвенно преклонить колени. Потому и покраснел Флегонт… И тотчас другой образ возник перед ним — образ студентки Марины Драгомирецкой. И в сравнении этот другой образ несомненно проигрывал. Флегонту совестно было в этом себе признаться; он даже считал такое сравнение бесчестным и, борясь с собою, еще пуще заливался краской.

Харитон молчал. Он не взглянул ни на курсистку, ни на ее спутников. В нем закипала злость, и он поднялся, бросив товарищам:

— Пошли, хлопцы, домой, что ли…

Пока Данила с Флегонтом собирались, Харитон сердито добавил:

— Пойдем через сады или по оврагам, а то… — он кивнул на свои лохмотья и на одежду друзей.

— Так, значит, нет закурить? — с сожалением констатировал солдат.

— Нету! — буркнул Харитон. — Сами бы закурили, если бы было. Эх!.. — он хотел, верно, добавить еще два–три исчерпывающих слова, но спохватился, что услышит и девушка, и сдержался. Только метнул в ее сторону неприязненный взгляд.

— Хлопцы! — окликнула их вдруг девушка.

Друзья обернулись.

— Знаете что, хлопцы? — сказала она. — Может, вы зашли бы ко мне? Есть о чем поговорить.

Хлопцы недоуменно переглянулись, не понимая, с чего бы это их, незнакомых, приглашают в гости.

— А зачем?.. — начал было Данила.

Девушка усмехнулась:

— Можем познакомиться официально, если вас удивляет мое приглашение? Это, — она кивнула на стриженого студента, — Саша Горовиц, студент второго курса, непревзойденный полемист, но в кулачном споре, как видите, потерпел поражение. — Это — Юрий Коцюбинский, сын, может, слыхали, известного писателя. Из Сто восьмидесятого петроградского полка. Студенческую тужурку занял у Горовица, чтобы не напороться на комендантский патруль, потому что в Киеве он… не совсем законно. A меня зовут Лия. Фамилия моя Штерн. Фармацевт по профессии и учусь в консерватории. Живу на углу Прорезной и Владимирской, над кафе «Маркиз», против безногого Шпульки. А вас, я уже слышала, зовут Данила, Харитон и Флегонт… Зайдете?

— Посмотрим! — буркнул Харитон и, взяв товарищей за плечи, повернул их на месте.

Данила оглянулся, но Харитон сердито процедил сквозь зубы:

— Ну ты, жених, или там супруг! Теперь ты на чужих девчат не очень заглядывайся. Жинке скажу.

Флегонт тоже оглянулся; потом еще раз. Сердце его учащенно билось. Жанна д’Арк, Маруся Богуславка, Софья Перовская, то есть фармацевт–консерваторка, уже скрылась в зеленых кустах, а он все еще оглядывался и огладывался.

Они пошли вдоль обрыва, через Аносовский парк, чтобы в своей изодранной одежде не попадаться людям на глаза.

6

А город оставался за ними — такой же, каким он был прежде.

И по Крещатику снова шли манифестации. Прошла колонна, состоявшая из одних женщин. На большинстве заводов нынче проходили забастовки, и меньшевистские заправилы Совета рабочих депутатов побаивались, что забастовщики выйдут на демонстрацию. Забастовки, и правда, проводились под экономическими лозунгами: увеличение зарплаты в связи с дороговизной, восьмичасовой рабочий день, социальное страхование. Но ведь большевики норовили использовать любой массовый акт и могли подбросить к мирным экономическим требованиям что–нибудь вроде «Долой войну!» или «Власть — Советам!». Вот почему жены рабочих вышли сегодня демонстрировать самостоятельно. Они шли с плакатом: «Требуем увеличения хлебного пайка!» Второй плакат несла группа солдаток: «Третий месяц мы не получаем пособия за наших мужей, которые проливают свою кровь на фронте».