Зигфрид Обермайер - Калигула

Выкрики звучали все настойчивее:

— Жизнь! Жизнь обоим!

Волки оставили на время свои атаки, наблюдая с безопасного расстояния за своим противником, который успокаивал подругу, не сводя при этом с них глаз.

— Думаю, что лучше на этот раз уступить, — сказала Цезония, — можно приговорить обоих к работе в каменоломнях. Люди просто хотят, чтобы их оставили живыми.

— Хорошо! — проворчал Калигула и показал палец вверх. — Оба еще пожалеют, что не сдохли здесь, на арене.

Театр взорвался криками ликования и восторга.

— Хвала Цезарю!

Волков тут же убрали и отвязали женщину. Она обняла и поцеловала своего возлюбленного, и они покинули арену, держа друг друга за руки.

Император поднялся.

— Я проголодался.

Он посмотрел на бушующую массу людей.

— Когда-нибудь им придется расплатиться за это, — пробормотал он.

Возможность предоставилась в этот же день. Император намеревался провести в театре еще и послеполуденное время, ведь суду удалось уличить двух всадников из уважаемых семей в оскорблении величия, и Калигула помиловал их, превратив в гладиаторов. Им разрешили с настоящим оружием противостоять львам, тиграм, леопардам, медведям и волкам, поскольку по старой традиции всех предусмотренных для травли зверей надо было обязательно убить. Если это не удавалось людям, то их натравливали друг на друга до тех пор, пока цель не оказывалась достигнутой.

Но оба всадника оказались никуда не годными. Один из них, человек в годах, никогда не держал в руках оружия и без сопротивления дал львице себя загрызть. Другой храбро боролся, но поскользнулся в луже крови, чем тут же воспользовался его противник, огромный бурый медведь, который задавил его лапами.

— Замечательно! Я могла бы пойти в театр и посмотреть там какую-нибудь скучную трагедию Еврипида.

Калигула в задумчивости посмотрел на Цезонию неподвижными глазами.

— Я мог бы послать вниз тебя с твоими придворными дамами, переодетыми фуриями, да боюсь, что хищники разбегутся в страхе, завидев вас.

Цезония устало отмахнулась.

— Тебе удавались «шутки» и получше. Мне кажется, что травлю надо закончить массовой битвой. Все, что осталось от людей и зверья, выгнать на арену и натравить друг на друга бичами.

Лицо Калигулы оживилось.

— Хорошая идея! Каждый против каждого!

Он отправил трибуна с соответствующим приказом к распорядителям игр. Но выяснилось, что почти все борцы были убиты, животных же осталось около сотни.

Между тем публика начала беспокоиться, негодуя на затянувшуюся паузу.

Вечно готовые бунтовать плебеи выкрикивали насмешливые замечания. Калигула, который обычно не обращал внимания на такие вещи, приказал префекту Клеменсу:

— Распорядись, чтобы схватили самых горластых, и пошли их на арену! Минимум дюжину, слышишь!

Приказ с трудом поддавался выполнению, поскольку все сразу стихли, как только показались преторианцы. Поэтому солдаты схватили первых попавшихся, правда, обращая внимание на то, чтобы те были помоложе и покрепче. Поднялся шум, люди кричали, что они невиновны, что позорно так обращаться со свободными римлянами, сжимая кулаки, выкрикивали они проклятия в сторону императорской ложи.

Калигулу трясло от возмущения. Что позволяли себе эти крысы, эти навозные мухи! Протесты и критику императора! Он заорал:

— Отрезать им языки, а потом бросить зверям на арену!

Он выкрикнул это так громко, что его могли слышать почти все. Все стихло: страх повис над рядами зрителей.

Лишившиеся языков, с перепачканными кровью, искаженными от боли лицами, шатаясь, появились люди на арене. Им под ноги бросили мечи и копья, а потом открыли клетки со зверями.

Глаза Калигулы оживились.

— Если бы Рим имел один язык и одну шею! — крикнул он с сожалением. — Как просто было бы тогда править!

Цезония лениво улыбнулась.

— Как они притихли — и с языками, и без. Они дрожат от страха перед тобой, боятся тебя больше, чем всего остального.

Она устроилась поудобнее.

— Смотри, сейчас начнется, сейчас они зашевелятся.

Одетые с головы до ног в кожу и броню погонщики ударами бичей натравливали людей и животных друг на друга, пока не завязалась настоящая бойня. Те, что без языков, — пару минут назад еще законопослушные мастеровые, ремесленники и поденщики, — от боли, злости и страха смерти превратились в мужественных борцов, которые теперь хотели продать свою жизнь как можно дороже. Немало разъяренных хищников упало в предсмертных судорогах на песок, прежде чем двенадцать человек один за другим оказались жертвами атак диких зверей.