Вероника Тутенко - Дар кариатид

Валька перевела взгляд с лица врага, каменевшего обреченно-решительной маской, на его руки с зажатыми кругами колбасы и пистолет дрогнул.

Упрямо мотнув головой, солдатка выбежала на улицу. Под дулом пистолета вор положил копченые круги обратно на стол и вывалился на улицу.

— А ну пойдем! — вполголоса скомандовала Валя.

Взъерошенного, покорного, привела врага на кухню и вопросительно смотрела теперь на Нину, будто ждала от неё оправдания своей неуместной для солдата слабости. Другой направленный на неё взгляд был полон надежды.

Враг оказался тщедушным и ростом только чуть-чуть выше Вали.

— Никто не узнает, — прошептала Нина. — Уже темно на улице, накормим. Смотри, какой голодный… — повторила магическую фразу.

— Ага, мы накормим его, а он с новыми силами потом наших солдат бить! — боялась поступить опрометчиво Валентина.

— Meine alte Mutter is hunger. Und meine Frau ist mit den Kindern in einer anderen Stadt… Ich wollte die Wurst für meine Mutter stehlen, — быстро зашептал немец, глядя Вале в глаза.

— Что он там бормочет? — нахмурилась старший сержант.

— Говорит, мать голодная у него, для неё колбасу хотел украсть… И жена с детьми в другом городе…

— Для матери, говорит, колбаса?.. — зашагала по комнате Валентина. Остановилась у хлеборезки. Взяла лежавшие в сторонке круги колбасы, которые только что заставила вернуть врага, и бросила ему их обратно.

— Спасибо, — благодарно принял колбасу враг.

— Ему эта война нужна была, как нам с тобой, — обретя в лице Вали союзника, Нина принялась накладывать изможденному врагу остывшей перловки. — Приказали, и пошел на войну. Кому хочется убивать и погибать?

— Пусть жрет, собака, и убирается вон! — ещё больше помрачнела Валентина и бросила в тарелку врагу пару котлет.

Немец жадно обеими руками заталкивал пищу в рот. А Нина тем временем ещё и навела ему остывшего чаю, завернула в бумагу котлет.

Враг благодарно принял и этот подарок. Наспех выпил чай и, поблагодарив ещё раз, поторопился за дверь.

Валя налила себе чаю. Молчала.

«Не уснет сегодня», — подумалось Нине, и она налила чай и себе. Пила тоже молча.

— Он же голодный, — продолжали беззвучные голоса вести в ночной тишине начатый ими с Валентиной спор.

— Er der Feind.

— У него дети. И старая мать.

— Er ist gefährlich. Er der Mörder.

— Его могут убить. Он голоден.

Через несколько дней Нина снова увидела знакомую фигурку в немецкой шинели. Немец копался в большом баке, куда сливали помои.

— Опять ты здесь? — покачала Нина головой. — Ну что, скажи, с тобой делать?

Задумалась.

— На фронт ты, конечно, уже не вернёшься, — продолжала рассужать вслух.

Немецкий солдат не понял, но кивнул.

— … Где тебе с нашими солдатами воевать? Ладно… Я каждое утро и вечер выношу сюда по ведру остатков. Если хочешь, приходи.

— Вечер. Еда, — неуверенно повторил немец по-русски.

— Правильно понял, — кивнула Нина и грозно понизила голос. — Корми свою мать, да живите, фашисты, мирно…

Валентина задорно смеялась и трясла головой, отчего кудряшки золотыми кольцами падали на лоб, хотя Нина уже не в первый раз рассказывала ей, как побывала со старшиной и Ваней на спиртзаводике.

— Правда что ли, столько много спирта?

— Правда-правда, — заверяла Нина. — Чистый спирт. Сама пробовала.

— Ну если сама… — ещё больше развеселилась Валентина. — Ты раньше спирт хоть раз-то пробовала?

— Нет.

— Откуда ж ты знаешь тогда, что чистый? — хитро прищурилась Валя.

— Старшина сказал, — растерялась Нина.

— Ну если старшина, значит, чистый, — согласилась Валентина. — Вот видишь, уже и спирту довелось попробовать. Ты хоть присягу не принимала, а тоже теперь солдатка. А солдат должен уметь всё — и метко стрелять, и пить, не пьянея. Что так смотришь на меня?

Валентина от души расхохоталась.

— Так, ничего, — опустила Нина глаза.

— Не зря тебя в помощницы попросила. А-то утром Владимир Петрович говорит: «Иди в деревню зя яйцами для раненых». А я немецкий совсем не знаю. Говорю: «Можно Нину с собой возьму?». Она хоть немного да знает язык их поганый.

Дождя давно не было, и в солнечных лучах искрились пылинки.

Шагать рядом с Валентиной было спокойно и весело. Казалось, сама ненасытная смерть, обезумевшая, как хищный зверь, при виде рек крови, трусливо пятится от жизнерадостной задорной улыбки сержанта Михеевой.

— Отчаянная ты, Валь, — с восхищением смотрела на солдатку Нина.

— Да что там! — махнула рукой Валентина. — На войне оно как, или сам стреляй. Или тебя убьют.