Вероника Тутенко - Дар кариатид

— На войне, на войне, на войне, на фронте. Да, пули, мимо пролетайте, милёночка не троньте, — старательно, как дебютантка на концерте, выводила она.

Зрителей всё прибавлялось. Вышел на звуки гармони и сам начальник госпиталя.

Появление статного не старого ещё полковника послужило сигналом и совсем молоденьким девушкам, и зрелым женщинам приосаниться и четче отбивать ритм каблуками.

Владимир Петрович остановился перед Зоей, и брови его удивленно поползли вверх. С тем же выражением лица обвел взглядом собравшихся на звуки гармони, подмигнул дяде Ване. Гармонь доиграла куплет и смолкла.

Валя вопросительно смотрела на Владимира Петровича, а он точно так же на неё.

— Девчонки! Вы что? С ума посходили?

— Что такое, Владимир Петрович? — насторожилась, погрустнела Валя.

— Зачем в ночнушки вырядились?

Валя готова была зарыдать от досады. Негодник Петруша! Нашел развлечение!

Владимир Петрович рассмеялся, тепло, без издевки.

Зоя вскрикнула и, не долго думая, набросилась с кулаками на Петруша.

Проказник бросился спасаться в столовую.

Валя, подобрав пышный низ, ринулась за ними.

— Да я и сам не знал, Зоя! Ей Богу, не знал! — доносилось из столовой смущенное бормотание Петруши.

— А я его, гада, еще целовала! — не могла себе простить оплошности Зоя.

— Надо проучить его, негодника, чтоб неповадно было впредь, — мстительно свела дуги бровей Валя.

— Давно уже пора, — согласилась Зоя.

От неминуемой расправы Петрушу спас окрик «товарища капитана». Привезли раненых. «В госпиталь все! — приказала она. — Устроили тут кардебелет!»

А на следующий день о выходке Петруши вспоминали уже с улыбкой. Может, и впрямь, не нарочно? Откуда знать сельскому парню немецкие моды?

— Многому, Ниночка, меня война научила, и ружье в руках держать, и ни бояться ничего, но вот чего не думала, что стану на войне поваром, — веснушчатое лицо Валентины расплылось в довольной улыбке и снова ненадолго погрустнело, посерьзнело.

— Я вот домой пишу, что поварихой стала, так мама не верит. И вот посмотри, — Валентина важно помешала в котле борщ, малиновый от свеклы, ароматный от мяса. — А я, и правда, веришь, Нин, кашу сварить не могла. То недосол, то пересол — беда, да и только.

На щеках Вали снова начинали играть ямочки, отчего ее лицо казалось совсем юным, озорным и каким-то мальчишеским.

— Меня, бывало, мать ругала, — продолжала Валя. — Руки-крюки, говорила, у меня. «Что ты, Валя, за хозяйка будешь? Ну кто тебя замуж, неумеху такую возьмет?», все твердила. А где петрушка, Нин.

В дверь просунулся курчавый рыжий чуб Петруши.

— Соскучились по мне что ли, товарищ старший сержант?

Петруша невольно подслушал последние слова Валентины и теперь щербато улыбался каламбуру.

Нина протянула Валентине пучок зелени.

Старший сержант Смирнова машинально покрошила зелень в борщ и снисходительно, с высоты своих двадцати пяти улыбнулась восемнадцати летнему Петруше.

— А тебя и теперь замуж никто не возьмет! — захохотал он во весь рот.

— Это почему это? — уперлась руками в бока Валентина.

— А потому что больно уж боевая ты, Валя. Не баба — черт в юбке!

— Так время такое, — обиделась Валентина.

— Время не время, а я бы тебя замуж не взял, — довольный, что задел Валю за живое, рассмеялся Петруша.

— А я бы и сама за тебя не пошла! Тоже мне еще жених нашелся. Молоко еще на губах не обсохло, а туда же, баб разбирать… Ты хоть бабу-то голую видел?

— Война закончится — увижу, — продолжал хохотать Петруша. — А то может и раньше. А, Валентин?

— Тьфу ты! — разозлилась еще больше Валентина. — Вот негодник! Иди уже!

Довольный, что вышел победителем из перепалки с острой на язык сержантом Смирновой, Петруша исчез из виду.

— Ну Петрушка! Негодяй! Ну погоди у меня, — продолжала Валентина. — Петрушка… Нина, где петрушка?

— Так ушел же… — не поняла Нина.

— Куда ушел? Петрушка, что в борщ добавляют!

— Так в борще… — удивилась Нина рассеянности Валентины.

— А… в борще, — сосредоточенно и сердито Валентина принялась мешать борщ.

В двери снова показалась голова Петрушки.

— Я лучку вот вам принес, товарищ сержант, — насыпал на стол горку золотистых головок.

— Товарищ старший сержант, — сердито поправили Валентина, но Петруши опять и след простыл.

… Валентина не плакала никогда. Как немой обет несокрушимость обозначилась бороздкой меж бровей её строгого веснушчатого лица. Разве что лук мог вызвать несколько слезинок из бесстрашных зелёных Валиных глаз.