Валерий Воскобойников - Братья - Кирилл и Мефодий

И когда показались вдалеке стены столицы и купола родной Софии, принялись они счастливо креститься. Это были пленные греки. Теперь Константин возвращал их домой из арабской неволи.

Логофет Феоктист послал Константина к арабам.

— Во-первых, ты вызволишь наших пленных людей. Во-вторых, поддержишь христиан, которых угнетают арабы. А в-третьих, сарацины обязательно устроят диспут.

Спутники Константина ехали по арабскому городу, тесно прижавшись к своему начальнику. Константин был моложе многих из них, но боязни он не выказывал.

— Смотри, гадости какие на дверях нарисованы! — шептались спутники.

И правда, на некоторых дверях были намалеваны отвратительные чудища, адовы твари, всяческие непристойности.

На диспут собрались самые ученые из мусульман, умудренные в астрологии, геометрии и других науках. Бородатые старцы в чалмах, они радовались молодости своего противника.

И конечно, первый вопрос был о тех непристойных чудищах на дверях домов.

— Какой в них смысл углядел молодой христианский философ? — спросили старцы, усмехаясь.

— Я увидел эти демонские образы на некоторых дверях сразу, как только въехал в ваш город, — ответил Константин. — Полагаю, что в домах тех живут христиане, демоны же бегут прочь из них. Зато внутри домов, где нет таких знаков, свободно живет все, что противно человеческому разуму.

Мусульманские мудрецы уже не усмехались — в присутствии эмира молодой иноземный противник сразил их в самом начале диспута.

А когда Константин стал цитировать наизусть святую книгу — Коран, да еще на арабском языке, все поняли, что он знает тонкости мусульманской религии не хуже собравшихся старцев.

Эмир засмеялся, махнул на своих мудрецов рукой и приказал прекратить спор.

— Мы убедились, что уважаемый посол богат пищей духовной, теперь пусть он убедится, что мы не менее богаты пищей земной, — сказал он, приглашая Константина на обед.

За обедом эмир еще раз высказал восхищение тем, что Константин хорошо говорит по-арабски.

— Лишь редкий образованный из арабов способен высказываться так красиво, как ты. Если юные из вас настолько умудрены знанием, что можно сказать тогда о ваших учителях!

Весь следующий день Константин обсуждал с эмиром договор о перемирии и торговле.

Рядом сидели писцы. Они записывали пункты договора на двух языках: греческом и арабском.

— Уже третий день я удивляюсь твоему здравомыслию. Можно подумать, что ты всю жизнь составлял подобные договора, — сказал эмир, когда писцы поставили последнюю точку. — Сначала я решил, что ты преуспел лишь в философии. Теперь я должен сказать, что и практические дела ты вершишь успешно. Сколько платит тебе твой царь за службу? Не подумай, что это лишь любопытство. Я готов платить тебе втрое больше, если ты перейдешь на службу ко мне. Ты будешь окружен почетом, известностью.

Такие случаи были. Даже один из учеников Льва Математика поступил на службу к арабам.

— Ты образованный человек и наверняка знаешь, что Александр Македонский предпочитал казнить перебежчиков, — ответил Константин.

— Твой ответ достоин человека твоего звания, — проговорил эмир.

По договору Константин получил бывших рабов, а теперь снова свободных граждан Византии.

Они приближались к родной столице, и каждый был счастлив. Освобожденные греки продолжали креститься на купола Софии и утирали слезы умиления. Воины радовались концу опасного похода — арабы, о которых рассказывали столько страшного, не изрубили их на куски и не бросили на съедение шакалам.

Константин и сам радостно смотрел на городские ворота — ему, руководителю посольства, было трудней всего.

Наконец и городские ворота они проехали.

И тут на пути им попалась большая компания гуляк. Молодые сытые парни, дети зажиточных ремесленников, пели развеселые песни, окружив человека в одежде священника.

Но странное дело — священник не бранил их, он сам распевал с ними, а желающих окроплял уксусом вместо святой воды.

Всадники из свиты Константина хотели было схватить эту компанию, отвести всех к эпарху, но Константин приказал не вмешиваться.

Они уже приближались к площади Константина Великого, когда им встретилась совершенно странная процессия.

Процессия эта запрудила всю улицу, издалека слышалось ее нестройное развеселое песнопение.

Впереди шел придворный шут в одежде самого патриарха. Он гримасничал, нелепо подпрыгивал, и края одежды волочились у него по земле.