Юрий Плашевский - Ладога

Витька не понял, какая у него будет главная работа и почему на него надеются. Но спрашивать не стал. Он вдруг почувствовал усталость. Стащил сапоги и лег, пристроив сбоку вещмешок.

В двенадцать, в столовой, получив у окошка положенный каждому дневной паек — хлеб, сухари, сахар, отделение окружило в ожидании один из столов. Никто не садился. Ждали. Двое поднесли кастрюлю, куда повар в другом окошке влил девять черпаков супу. Кастрюлю поставили на стол посредине. Витьке вручили половник:

— Мешай!

Теперь он уже понимал, что к чему, и начал круговыми движениями черпака взбалтывать в кастрюле суп. Там были мелко нарезанные кусочки мяса, перловая крупа. Все это следовало разделить строго поровну между всеми, а для этого надо было непрерывно мешать, чтоб состав был одинаковый — чтобы равномерно попадали в половник и жидкость, и мясо, и крупа.

— Мешай, мешай, мешай, — повторяли восемь человек, стоя вокруг стола и держа наготове свои котелки.

Доведя вращательное движение супа до возможной скорости, Витька выхватывал из кастрюли полный половник и выливал его в подставленный котелок. Потом опять начинал мешать в кастрюле, все быстрее и быстрее разгоняя суп. И опять выхватывал порцию и выливал в чей-то котелок. И опять мешал, и опять оделял пищей своих ребят, которые строго и доверчиво следили за всеми его движениями. В них была жизнь.

Так разделили весь суп. Все были довольны, и Витька понял, что он оправдал доверие. Кастрюлю отнесли повару, сами сели вокруг стола и не спеша, сосредоточенно принялись за еду. Покончив с супом, некоторые тут же пошли, зачерпнув себе кружками из кастрюли у поварского окошечка горячего, темного, пахнущего дымом и оттого весьма какого-то приятного, уютного чая и тянули его, вприкуску с кусочками сахара. Другие же тщательно завернули, спрятали остатки хлеба, сухари, сахар и пошли к себе, отложив чаепитие.

Так же поступил и Витька. Он вернулся в девятнадцатую комнату, куда из столовой не спеша возвращались и другие отделения седьмой роты.

Снял сапоги и лег на свою койку. Тут — едва закрыл он глаза — сразу поплыли перед ним розовые рыбы. Сначала не мог он взять в толк — что за рыбы, откуда взялись и почему. Присмотрелся — и наконец понял. Таких же рыб видел он поздним вечером двадцать первого июня, когда возвращался в город с Карельского перешейка, где провел в гостях у знакомых всю субботу. Тихонько позванивая, катил трамвайчик в белой ночи. Витька сидел у открытого окошка, смотрел вдаль на город — и был в очень хорошем настроении, поскольку назавтра предстояло воскресенье, и он соображал, как его провести получше. Вдруг Витька обомлел. Вдали, над городом, плавали высоко в воздухе большие рыбы, и было их много. Некоторые медленно еще подымались вверх, другие стояли уже неподвижно. Ночь была совсем светлая, ясная, и на западе медленно передвигалась красноватая непотухающая заря, и все было видно очень хорошо, и были те рыбы розовые. Витька быстро сообразил: баллоны! Продолговатые воздушные шары! Аэростаты!

И для чего же? Ведь они на тросах! А если так — это значит, чтоб самолетам над городом не летать. Так. Но откуда ж самолеты?

Витька пялил глаза на розовых рыб, неподвижно и в молчании висевших над далеким городом, и ничего не мог понять. Может быть, маневры какие, учения? Трамвай свернул в улицу с высокими домами по сторонам, и розовых рыб не стало видно. Витька забыл про них и вспомнил только на следующий день, когда объявлено было по радио: война.

Вот оно что! — подумал он. — Значит, все же принимались меры. Это точно…

Пробыл Витька в резерве среднего комсостава несколько дней.

И вдруг однажды раздалась команда:

— Седьмая рота, слушай! Девятое, десятое, одиннадцатое отделения — на выход! В шинелях, с вещмешками.

Все такой же безоблачный, ясный день стоял над городом. Во дворе ждали уже наготове трехтонки. Быстро стали рассаживаться. Старший лейтенант махнул Витьке рукой:

— Сюда! — помог ему влезть в кузов. — Садись! Тут, смотри, — брезент. Это нам пригодится, как через озеро поедем! Тогда — гляди!

Все их отделение разместилось в одном грузовике. Машины выехали за ворота и помчались. Ехали быстро. Витька вместе со всеми лежал на дне кузова, на брезенте и смотрел вверх. Было их девять человек среднего комсостава в шапках-ушанках, в шинелях, в кирзовых сапогах. У всех, кажется, сверх диагоналевых, — еще и ватные штаны, а под шинелями — и ватники поддеты. Но полушуб ков, валенок — ни у кого. Лежали, тесно прижимаясь друг к другу, надвинув шапки на самые брови, подняв воротники шинелей, всунув руки в рукава. Было холодно. От быстрой езды играл, крутился в кузове резкий ветер, забирался под одежду, выдувал тепло.