Наконец у Ричарда нашелся достойный соперник среди неверных. Ислам и тут вступил в борьбу с христианством. И его идеал оказался куда выше. Саладин уступал Ричарду только в богатырстве, но он превосходил его и как государь, и как человек. Никто из повелителей Востока не пользовался такой любовью современников, не возбуждал столько удивления в потомстве. Строгий мусульманин (его имя — «чистота веры»), он снискал сочувствие и христиан, которые занимали у него важные должности. В песнях и летописях Саладин представляется идеалом правдивости, великодушия, ласковости и образованности. Ничто не могло разозлить его, ничто так не мучило его, спокойного, ровного даже в бедствиях, как вид печального лица. Он пил одну воду, одевался в грубую одежду, всё раздавал бедным — его не на что было похоронить. Правда, как политик, и он отдавал дань времени: иногда достигал цели коварством и жестокостью. Но это знали немногие, а всех поражало его нравственное величие. Например, при взятии Иерусалима. После того как христиане разграбили караваны Саладина и обидели его мать, его же воины кормили, лечили, охраняли покоренных; сам султан из своих рук напоил короля иерусалимского, то есть даровал ему свободу. А под Акрой, в минуты перемирия, Саладин посылал врагам подарки, плоды; Ричард же красовался на коне, на шее которого болталось ожерелье из голов исламских заложников, в чревах которых его сподвижники искали золото, нужное им прежде всего для азартных игр и для разврата.
Зато истинное богатырство Львиного Сердца блеснуло во всей красе именно тогда. Покинутый союзниками, больной, раненный копьем в бок, герой вдруг двинулся на Иерусалим. С горстью истощенных ратников он сильно разбил Саладина, причем именно где рубил, там становились улицы. Он гнал его почти до ворот святого города. Но голод, мор, коварство суриан заставили победителей внезапно повернуть назад. И тут-то совершились подвиги, которым никто не поверил бы, если бы очевидцы, и свои, и исламские, не свидетельствовали единогласно о том, чего «не совершали ни Антей, Гектор и Ахиллес, ни Александр, Иуда Маккавей и Роланд». Раз сподвижники Ричарда оторопели перед вдесятеро сильнейшим врагом. Богатырь бросился один. Враг покрыл его собой — свои не видели его. Вдруг он выходит из этой бани, «как еж»: его кольчуга была вся в застрявших стрелах сарацин, которые расступились перед ним и только издали стреляли. Лишь один богатырь эмир бросился на Ричарда, но тот одним ударом отсек ему голову, плечо и правую руку. После этого Ричард обыкновенно гарцевал один перед рядами неприятеля, тщетно вызывая кого-нибудь на поединок. А раз он слез с коня и давай обедать перед врагами, окаменевшими от изумления. Когда уже возвращались домой и войска были посажены на суда, вдруг пришла весть, что гарнизон Яффы осажден сотней тысяч воинов Саладина. Ричард бросился с десятью рыцарями (имена всех сохранила история) и сотней ратников — и Саладин бежал в ужасе.
«Зачем бежал султан? Я возвратился не для войны. Ради Бога, дайте мне мир. Мои владения — добыча внутренних раздоров», — взмолился измученный, больной победитель, получивший из Англии грозные вести. Он уже раньше искал дружбы Саладина, до того, что свои стали подозревать его в измене (он посвятил в рыцари сына своего противника и предлагал сестру Жанну его брату). 2 сентября 1192 года был наконец заключен мир, обидный для богатыря победителя, постыдный для христианства. За христианами осталась только лента берега от Яффы до Тира, всего пять городов. В руках неверных остались и «невеста Сирии» — Аскалон, который сами крестоносцы должны были срыть, и Иерусалим, и самый Честной Крест. Саладин дозволил только христианам приходить на поклонение Гробу Господню: Ричард не пошел в город, им не завоеванный. Да и этот мир Саладин даровал лишь на три года. Но он сам умер через полгода, в лихорадочном бреду от пережитых подвигов Львиного Сердца. В Дамаске и сейчас можно видеть его скромную гробницу. К ней допускаются христиане, которые не менее мусульман чтут память этой яркой звезды сарацинского рыцарства.
Через шесть лет за Саладином последовал в могилу Ричард. С этими великанами окончился не только героический период крестовых походов, но как бы и само средневековье. Третий крестовый поход был последним общехристианским делом. В нем до того обострилась реальная сила нового времени, национализм, что следующие походы были уже частными предприятиями отдельных народов Европы, жизнь которой вступала в новую колею.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу