Томас Фланаган - Год французов

На следующее утро Мур проснулся с мыслью о Саре, точно остался после нее легкий, но будоражащий чувственность аромат. Обрывки воспоминаний: вот она плавным движением руки поднимает бокал, рука у нее небольшая, изящная, в темно-карих глазах — память о многом, чего не расскажут уста. И эту женщину — словно орден в петлице — выставил всем напоказ Дик Голмой у лорда Голланда. Вот какая завелась у него юная ирландская дикарка.

Мур оделся, пошел луговой тропинкой к горбатому мостику. Перебрался через речушку и подошел к дому. Как и ожидал, он застал ее там, и она этому нимало не удивилась. Она заложила страницу романа листочком бумаги и, положив книгу на плетеный столик, встала навстречу гостю.

— Вы наконец вспомнили меня.

— Да, однажды мы встречались. Но вид у вас был совсем иной.

— Я сама была иная.

Они пошли по тропинке, у ног их журчала торопливая речка.

— Вы рады, что вернулись в Мейо?

— Не рада, но и не огорчена. Я здесь, вот и все. На борту корабля очень волновалась, а приехала — ничего узнать не могу. Мне не нравится усадьба Денниса. А вам? Уэстпорт лучше.

— Роскошнее, — поправил Мур. — В Уэстпорте женщине вольготнее. Вы бы согласились там жить?

— Мне нравится бухта. И острова. Я люблю все, что красиво.

— А еще вы любите романы.

— Верно. Я глупая женщина. Глупая и упрямая. Это меня когда-нибудь и погубит.

— И вовсе вы не глупая. Я думаю о вас со вчерашнего вечера. Никак не разгадаю, кого вы мне напоминаете.

— Весьма обидное замечание для нашего недолгого знакомства.

— Но вы же не обиделись.

— Откуда вы знаете?

— Вы задержитесь здесь?

— А куда мне ехать? Лондон мне в нынешнюю пору не мил.

— А я люблю Лондон. — Мур нарочито не заметил намека в ее словах. — Лондон или Париж. А Испанию я помню, наверное, так же, как вы — Мейо, будучи в Лондоне. Но я осел в Мейо прочно. Никуда не уеду.

— Глядя на вас, не скажешь, что вы обрели здесь покой. Вы несчастливы.

Они дошли до рощицы. За ней, словно пенек в поле, кургузо торчал дом Брауна.

Сара остановилась, повернулась лицом к Муру.

— Знаете, почему я вернулась? Не спрашивайте дядю, он тут же что-нибудь сочинит. Голмой разорился и выгнал меня. Принудил уехать. Иначе я и по сей день была бы с ним.

— Вы так к нему привязаны?

Она сломала веточку, поковыряла ее.

— Я презирала Голмоя. Особенно первый год. Он безмозглый бахвал, хоть и хорош собой. Любой женщине на моем месте было бы трудно, подруг нет, окружают одни лишь мужчины да женщины вроде меня.

— Вроде леди Голланд, — вставил Мур.

— Вроде леди Голланд. Вы что, смеетесь надо мной?

— Ничуть. И никогда себе этого не позволю.

— Никогда? Даже когда узнаете меня лучше?

— Тем более.

— Не зарекайтесь, господин Мур. Я вовсе не такая, как обо мне рассказывают.

— Я могу судить лишь по вашим собственным рассказам. Если угодно, можете вообще не говорить о себе.

— Я не оправдываю надежд. Мне это не раз говорили.

— Значит, мы одного поля ягода, — улыбнулся Мур, — скоро убедитесь в этом сами.

Четыре месяца спустя Сара Браун стала любовницей Мура. Его надежды она оправдала, вела себя сдержанно, но искренне. Муру виделся в этом особый изыск. Он рассудил, что ею двигала хоть и не любовь к нему, но чувство весьма близкое. Сам же он находил усладу в ее ласках, загадочная душа ее лишь распаляла его чувственность. Как он и предрекал, они оказались одного поля ягода и не докучали друг другу слишком большими притязаниями. Поначалу они тщательно скрывали свою связь, но не прошло и полгода, как о ней судачили уже по всему графству. Мур полагал, что, прослышав об этом, Браун вызовет его на дуэль, однако тот изображал полное неведение.

— Может, он и впрямь ни о чем не догадывается, — предположил Мур однажды.

— Все он знает, — ответила Сара, — у нас в роду все такие: никогда не угадаешь, кто как себя поведет.

Через три года они поженились, а еще восемь месяцев спустя на свет появился сын — в честь отца и деда его назвали Джорджем, крещение и воспитание он получил католическое. Муру даже не пришлось настаивать на этом — супруга не интересовалась такими мелочами. Хотя в свете они появлялись редко, местное общество считало их брак счастливым, и, вероятно, не без оснований.

Историю Жиронды и Французской революции Мур так и не дописал. После женитьбы он еще несколько лет продолжал работать, но с каждым годом все более и более охладевал к своему труду, все более сомневался в том, что в состоянии закончить его, все более отчетливо видел, что не понимает истинных, скрытых сил, движущих политикой и историей. Первые два тома сохранились и поныне, написаны они гладко, может, несколько суховато и казенно, изысканным каллиграфическим почерком, черными, выцветшими от времени чернилами. Далее — черновики последующих глав: многое исправлено, зачеркнуто, переписано заново; и план глав еще более далеких, списки имен, дат, неточно цитируемые эпиграммы, малоубедительные выводы. И история в итоге предстала перед ним подернутой ледком лужей на лесной тропе, в мутной воде едва различимы палые листья да сухие сучья.