Томас Фланаган - Год французов

До обеда оставался еще час. Браун оставил гостя в парке. Ясный, погожий день клонился к вечеру. С полей долетал легкий ветерок. Муру почудилась в нем горьковатая соль Атлантики, и ожили воспоминания. Тропинка по лугу привела его к речушке с куцым горбатым мостиком. За ним — легкий домик. Мур взошел на мост. Внизу журчала река, быстрая, полноводная. Наверное, Сара в домике, подумалось ему. Читает или вспоминает Лондон.

Сара появилась лишь к обеду в маленькой и не очень опрятной столовой. Под ногами обтрепанный турецкий ковер, на стенах потемневшие от времени портреты. Села она с противоположного от дяди конца стола. Оказалось, память подвела Мура: Сара и впрямь стройна и кареглаза, но волосы у нее вовсе не черные, а каштановые, уложены в модную прическу. Строгое платье голубого бархата приоткрывало длинную шею. За обедом она была немногословна, но прислушивалась к обоим мужчинам, обращая то к одному, то к другому спокойный внимательный взор. Нередко на губах играла мимолетная полуулыбка. Зубы у нее были белые, но неровные.

Помогая ножом, Браун оторвал фазанье крыло.

— Обед на славу, — благодушествовал он. — Наконец-то блудная дочь Браунов вернулась домой, в Мейо, и вот мы за обедом в приятной дружеской компании. Джордж, нам вас частенько не хватает. И не только нам. Вам бы побольше интересоваться, как живет наше графство.

— Вы охотник, господин Мур? — спросила Сара. Звучный, богатый оттенками голос. Сейчас в нем слышался серебряный перезвон.

— Я писатель, — ответил Мур. — И управляющий своим же поместьем. Дел хватает.

— Брат Джорджа любил поохотиться, — вставил Браун. — А Джордж совсем иной.

— И о чем же вы пишете?

— Об истории. Не о всей, конечно. Что-то, однако, не очень получается.

Браун, не прожевав мяса, опять не утерпел и вмешался:

— Несколько лет тому история сама к нему в двери постучалась. Однако он ее не очень-то любезно встретил.

— Историю я не читаю, — произнесла Сара, — больше стихи и романы. Романы мне очень по душе, а история — нет, все эти бедствия и даты — ужас!

— Если удастся закончить, и моя работа будет не веселее.

Сара подняла бокал вина. Мур наконец вспомнил, где видел ее в последний раз. В доме лорда Голланда. Немного иной: голос резче и тон нетерпимее. Большой тогда устроили бал. Запоминающаяся она была женщина. Да и сейчас тоже.

— В печальную годину вернулись вы домой, мисс Браун.

— Почему? — удивилась она. — Не понимаю, о чем вы.

— По стране прошли волнения. Люди изведали много горя.

— Ну, сейчас-то порядок уже наведен, — бросил Браун. — Скоро-скоро расцветет наш край. Я же говорил вам, Мур. — Он поднял бокал. — Сара, не придавай значения его словам.

— Как же не придавать значения тому, что говорит историк? Вряд ли господину Муру это приятно. Не правда ли?

— Ваш дядюшка связан с Мейо куда теснее, чем я, — признал Мур. — Его имя поминают в каждом доме.

Сара уловила иронию в его словах.

— Неужели, Деннис? И как же тебя поминают?

— Да как бы ни поминали. Джордж, я к этому стараний не прикладывал, лишь восстанавливал в Мейо мир и покой.

— Pacem appellant, — изрек Мур.

— Что вы сказали, господин Мур? Я не знаю латыни. Латынь и история не для моего ума. Я темная провинциалка.

— И это называется мир, — перевел Мур.

— Договаривайте уж всю фразу, — сердито бросил Браун. — Solitudinem faciunt et pacem appellant — «Творится хаос, и это называется мир». Ну что ж, хорошо. Значит, в хаосе нам и жить.

— Тем из нас, кто уцелел, — вставил Мур.

— Я об этом ничего не знаю, — проговорила Сара. — Сколько бед на свете!

— Вам простительно, — сказал Мур, — а вот мы с вашими родными пережили тяжкие времена. Как и всякий в Мейо. Были у нас свои разногласия. Но все в прошлом. Как говорит ваш дядюшка, «мир и покой в Мейо восстановлены».

— И в кои-то веки мы стали заодно, — ввернул Браун. — Помните, Джордж?

— Помню, — только и ответил тот.

Браун улыбнулся племяннице.

— Женские ушки привыкли к иным разговорам: шелковые платья, разные безделицы с ярмарки, боярышник в цвету.

— В тебе проснулся поэт, — улыбнулась она.

— Слова эти не мои, — усмехнулся Браун, — это из песни одного киллальского учителя. И поют ее по-ирландски.

— А учителя этого повесили в девяносто восьмом году, — уточнил Мур.

— Сколько бед на свете! — снова вздохнула Сара. — И повсюду есть поэты.