Игорь Ушаков - Евангелие от Егория

Все же пошел он помолиться и в третий раз, но ничего не шло в голову кроме одних и тех же слов:

«Господи! Если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля Твоя!» Ему вдруг до пронзительности захотелось жить. Он подумал о том, что почему-то Царствие Небесное не манит его. Нет, он хочет остаться здесь, быть с Магдалиной, со своей уверовавшей в непорочное зачатие матерью, с этим простецким Симоном-Петром, с юным Иоанном. Он вдруг, скорее всего из самооправдания за такие мысли, подумал, что Иуда — это Сатана — искуситель. Но ему тут же стало стыдно за эту мысль: ведь Иуда жертвует своей жизнью за его, Иисусово дело, он ведь не толкает его на казнь, оставаясь в стороне… Кто знает, чем бы кончились радужные планы Иисуса о создании новой веры. Убийством, как закончилась жизнь Иоанна-Крестителя? Спокойной смертью в окружении горстки учеников? Разочарованием и самоубийством?

Вернувшись же, опять нашел он своих захмелевших попутчиков спящими…

— Все спите и почиваете? — гневно спросил их Иисус.

— Кончено… Пришел час: вот, предается Сын Человеческий в руки грешников. Вставайте, сонные тетери, пойдем обратно. Вот уже близится предающий меня.

И лишь они вернулись к месту, где трапезничали, появился Иуда Искариот с отрядом воинов, вооруженных мечами и секирами, и толпой служителей от первосвященников и фарисеев, оснащенных фонарями и светильниками. Апостолы, вскочив со своих мест, приготовившись к защите. Как всегда импульсивный, Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх. Но Иисус сказал Петру:

— Вложи меч в ножны. Неужели мне не пить чаши, которую приготовил для меня Отец?

И, когда еще говорил он слова сии, подошел к нему Иуда, крепко обнял его и поцеловал, шепча ему на ухо, чтобы никто не расслышал:

— Прощай, мой любимый брат и учитель! Наступил наш час… Я уже свершил то, о чем мы договорились: за тобой пришли эти псы от Каиафы… И прости меня: не могу я видеть пытки, которым тебя подвергнут. Я сейчас же пойду и повешусь, ибо нет мне жизни без тебя! Прощай и прости, брат возлюбленный мой! Мужайся!..

И Иисус ответил Иуде лишь крепким объятием, крепко прижав его к груди своей. А кругом уже толпились какие-то стражники с мечами и копьями, первосвященники и старейшины народные. Сразу же после объятия с Иудой, на Иисуса набросились воины, связали его веревками и цепями и повели к первосвященнику Каиафе, куда собрались уже во множестве книжники и старейшины.

Верные же ученики Иисусовы, увидев, как скрутили Иисуса и повели, бежали в панике. Один Петр следовал за Иисусом в отдалении, дойдя до самого двора первосвященникова, а затем, войдя внутрь, сел со служителями, чтобы видеть, чем все закончится. Страшно ему было, но еще сильнее было чувство сострадания к Иисусу. Ведь он был беззаветно, и к тому же бездумно, предан Иисусу.

Ввели Иисуса в здание, где собрались только те, кто имел право судить. Первосвященники, старейшины и весь синедрион, все они искали, в чем бы преступном обвинить Иисуса, чтобы предать его смерти, но не находили. И спросил его первосвященник Каиафа:

— Заклинаю тебя Богом, скажи нам, ты ли Мессия, или Христос, Сын Божий?

Иисус ответил ему в обычной своей манере, оставляя за собой всегда любое возможное толкование сказанного:

— Ты сказал, не я сказал.

Озверели члены синедриона, взирая на спокойного и независимо ведущего себя человека, которого они давно уже считали опасным государственным преступником: ведь он подрывал основы их религии, а к тому же, говорили, объявил себя и царем Иудейским. Стали они плевать Иисусу в лицо, отвешивать подзатыльники, а кто и бил его ногами. Спокойствие же, с которым Иисус переносил побои и оскорбления еще более выводили из себя собравшихся. Ведь толпа — всегда есть толпа, из кого бы она ни состояла: из вельмож ли, или из кухарок, или же из подвыпившей черни.

Между тем, рабы и служители, разведя огонь, потому что было холодно, стояли и грелись. Петр также стоял с ними и грелся. Он скорбел за Иисуса, мучаясь, что никак не может помочь своему учителю.

Тут одна раба-придверница, увидев его сидящего у огня и всмотревшись в него, сказала:

— А я видела тебя с этим Галилеянином, которого допытывают старейшины. Не один ли ты из учеников его?

Но Петр вскипел и наорал на женщину, говоря:

— Не знаю я, о чем ты говоришь, глупая баба!

С сим он поспешил — от греха подальше — покинуть двор. Но когда выходил он из ворот, увидела его другая женщина, стоявшая в толпе зевак, собравшихся, несмотря на очень раннее время — ночь едва только стала умирать на небе: «Бабоньки, гляньте на того пейсатого. Ей-ей я видела его своими глазами с Иисусом Назореем, когда тот нынче изгонял бесов из Лизки дурковатой!»