Игорь Ушаков - Евангелие от Егория

Молодец! Как просто сказать: «По велению Господнему…» А скажи он: «Я считаю, что…» Да кто стал бы слушать его?

И вдруг появляется какой-то Иисус. Объявляет себя Сыном Божьим. Подрывает устои Иудейской веры. Лечит бедных. Осуждает богатых. Кому это понравится?

Очнулся Пилат от своих мыслей. А первосвященники иудейские продолжали настаивать, говоря, что Иисус возмущает народ, проповедуя по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места, мысли враждебные не только вере Иудейской, но и правителям римским.

Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве он Галилеянин? И, узнав, что Иисус из области Иродовой, послал его к Ироду Антипе, дворец которого находился невдалеке от претории.

Нужно вам сообщить, что вообще-то Ирод Антипа был не в своего родителя, которого тоже звали Ирод, но с приставкой Великий. Был он мягок, даже бесхарактерен, всем хороводила его жена — Иродиада. Она и поженила его на себе, оставив своего мужа, который был никем иным, как братом Антипы. Она же и башку Иоанну Крестителю — помилуй меня, Господи — заставила отсечь и на блюде ей принести… Словом, Ирод Ироду рознь, да и вообще, сын за отца не отвечает!

Когда привели Ироду Иисуса, то он даже почти обрадовался, ибо давно желал видеть этого мага и исцелителя, потому как много прослышал о нем, и надеялся увидеть от него какое-нибудь чудо. Но Иисус был непреклонен, ни на какие уговоры не поддавался, не соблазняли его даже обещания Ирода Антипы замолвить словечко перед Каиафой и выручить Иисуса из беды.

Много вопросов задал Ирод Иисусу, но тот ничего не отвечал ему. Тогда Ирод, обозлившись на надменного упрямца, со своими воинами, уничижив Иисуса и насмеявшись над ним, как над блаженненьким, одел его в светлые одежды и со скоморошьими почестями отослал его обратно к Пилату.

И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом. Вот так странно объединяет людей, казалось бы, незначительное событие в их жизни. Для них Иисус был одним из сотен обвиненных, кто в измене, кто в смертоубийстве, кто в грабеже. Но что-то привлекало их обоих в этом тихом, уравновешенном и необычайно красивым по-мужски молодом человеке. Может быть, чувство собственного достоинства? Может, внутренняя убежденность в своей правоте?

Когда Иисуса привели от Ирода обратно, Пилат, созвав первосвященников, начальников и представителей народа, сказал им:

— Вы привели ко мне человека сего, якобы развращающего народ. Я при вас рассмотрел ваши обвинения к человеку сему, называемому Иисусом Назореем, и не нашел его виновным ни в чем из того, в чем вы обвиняете его. Я посылал его и к Ироду Антипе, поскольку тот является четверовластником Галилеи, откуда вышеназванный Иисус родом. Но и Ирод также не нашел в действиях и поступках Иисуса состава какого-либо преступления. Я не вижу ничего, за что человек этот мог бы быть осужден на смерть. Я его накажу для порядка и отпущу.

Но иудеи отвечали ему, что по их закону Иисус должен умереть, потому что объявил сам себя Сыном Божиим. А и имя Божье само даже произносить вслух нельзя!

— Не вижу я и в этом великого греха, — проговорил Пилат.

И тогда начали исходить из себя в злобе первосвященники и старейшины, опять обращаясь к Иисусу и задавая оскорбительные вопросы, но и тут Иисус не проронил ни слова. Первосвященники гудели, как растревоженный улей, а народ, стоявший невдалеке, хранил пока свое обыкновенное безмолвие: пока лошадь не двинется — телега не стронется.

Пилат снова возвысил голос, желая отпустить Иисуса. Но тут кто-то из первосвященников крикнул режущим ухо фальцетом: «Распни, распни его!»

Пилата стало уже раздражать это ослиное упрямство иудейских священников. Он тогда обратился к толпе:

— Какое же зло сделал вам этот человек? Я же сказал, что ничего достойного смерти не нашел в нем, а посему, наказав, отпущу его.

Но тут начался такой бедлам, поднялся такой ор! Уже и народные представители включились в общий хор и яростно вопили: «Р-р-р-распни-и-и!..Р-р-распни- и-и его!..»

Осточертело все это Пилату. Ненавидел он эту страну, не любил он этот упрямый и своевольный народ, презирал лицемерных и подобострастных первосвященников. К тому же уже яростно начало палить безжалостное южное солнце. Хотелось в тень, хотелось пригубить еще холодного вина, разведенного на треть родниковой водой. Хотелось забраться в прохладные покои и лечь с какой-нибудь из многочисленных книг любимого им Платона — он был поклонником греческой философии — и уплыть в своих мыслях далеко-далеко из этой вонючей провинции!