Всеволод Иванов - Черные люди

— Просим милости, батюшка Василий Васильич и гости дорогие, хлеба-соли откушать, лебедь белую порушить! — говорила она растяжно, словно пела.

— Милости просим! Милости просим! — говорили и все бабы вместе и согласно кланялись.

Мужики поднялись из-за стола, перешагнули лавки, поклонились старице, которая благословила всех широким крестом.

— Босые! — сказала она. — Бога помните! Ужинать не буду, приду к повечернице.

И отдала поклон.

К столу для-ради Филиппова поста подавали рыбные ествы — сельди, спинки белужьи, уху, белорыбицу свежую в рассоле, грибы, пироги кислые, кисели с маковым молоком, лапшу гороховую да оладьи. За столом долго сидели, и долго еще горела свеча в окошке верхней горницы, где молилась мать Ульяна.

А после ужина тут же, в нижней избе, стали на повечерницу — и муж, и жена, и чады и домочадцы, с четками в руках.

Старица Ульяна спустилась из горницы, стала, прямая, строгая, перед образами в серебре, затеплила вечернюю свечу.

— «Господи, отпусти нам наши согрешения! — читала мать Ульяна. — Уроди, господи, хлеба и соли! Создай, господи, тихую да теплую росу! Спаси, господи, всех христолюбцев да батюшку царя православного!»

Широко спускаясь из темного неба, падал на Великий Устюг, на черную Сухону крупный, тяжелый снег.

«Введенье [27] 21 ноября. ломает леденье!» — говорит старая примета. И верно, Кирила Васильевич Босой с Тихоном, да своими судовщиками, да с веселым подручным Ульяшем Охлупиным вышли из Устюга вверх по Сухоне перед Введением, а тут сразу потеплело. Шли на двух лодках ходко, все больше на веслах, обгоняя другие суденышки, торопились. По извилинам реки бежали встречь рыжие, красные, зеленые леса, уже опаленные кузьмодемьянскими морозами [28] 1 ноября. , по утрам хрустели ледяные забереги. Крик, брань, скрип уключин, окрики на коней все время слышались над рекой. Времени оставалось в обрез, приказчики поили людей водкой для сугрева и подкрепления сил, и от этого становилось еще шумнее. Словно рыба, рунным ходом шли осенние караваны к Москве.

Притомились и дядя и племянник за неделю такого пути под холодным солнцем, под низкими тучами, под частыми дождями, за длинными ночевками в прибрежных деревнях, а то и просто у огня на берегу, а пуще всего от безделья. Тихон всю жизнь сызмальства работал, а теперь начал думать.

С приближением Москвы того вольного дыхания, к которому Тихон привык на Севере и в Сибири, на море, в лесах, степях, на реках, оставалось все меньше. Народ сидел на местах все плотнее, теснее, увязаннее друг с другом. Народ становился молчаливее, смиреннее и уклончивее перед властями, зато ссоры здесь вспыхивали быстро, как береста на огне. И бабы были другие — эти перед мужчиной не опускали глаз к земле, а напротив — встречали взгляд взглядом в упор — весело, подчас дерзко, подталкивали друг друга локтями из-под накинутых на плечи шубеек, когда проходил Тихон, большой, ладный, бородатый, застенчивый.

Тихон спросил дядю Кирилу Васильича — они на берегу ели похлебку из соленой рыбы:

— Почему здесь народ другой?

Дядя огляделся—.горели костры в осеннем тумане, кругом сидели, шумели такие же проезжие люди, смеялись, спорили, пили из стеклянных сулеек тотемское вино. Вместо ответа тот только подмигнул.

— То ли в Москве будет! — сказал он. — Что двор, то и говор. Что город, то норов! В Москве народ — двор продаст, а балалайку купит. И ты, Тиша, не очень-то спрашивай здесь, больше смотри: доброе молчание ни в чем ответ! У вас-то там у моря воеводы, ну а на Москве везде государевы истцы не хуже, чем мялка лен, народ уминают.

Ночевали раз в селе Шуйском — в глухом лесу на правом, обрывном берегу; до Вологды оставалось два дня ходу.

К вечеру задул холодный встречный ветер со снегом, по реке шло сало, гребцы измучились, пристали.

Все крепко спали в тесной избе, а Тихон лежал на лавке с ладонью под щекой. Думал.

У ворот и под окнами вдруг зашумели, застучали; кто-то кричал: «Отворяй!», бранился, опять стучали. Ульяш Охлупин поднял голову с руки, прислушался, вскочил с шубы, вышел в сени.

— Хозяин, наряжай гребцов! Двоих мужиков! — бурно кричали пьяные голоса. — Воевода наш в Москву поспешает!

К воротам побежал заспанный хозяин:

— Каки вам тут гребцы! — встречно кричал он. — Тута с Архангельска таможенный голова почивает! Со своими гребцами. К старосте идите, будите речных ямщиков.

— В болото вас всех! — проговорил тихо Ульяш, входя в избу.