Всеволод Иванов: Про двух аргамаков

Всеволод Вячеславович ИВАНОВ

ПРО ДВУХ АРГАМАКОВ

Рассказ

С крутых яров смотрелись в сытые воды Яика ветхие казацкие колоколенки. Орлы на берегах караулили рыбу. Утром, когда у орлов цвели, словно розы, алые клювы, впереди парохода хорек переплывал реку. Пожалел я о ружье, низко склонившись к перилам и разглядывая его злобную рожу. А он, фыркнув на пароход, осторожно стряхивая с лапок капли воды, юркнул в лопушник.

Великое ли диво - пароход? А в этом году впервые за всю свою жизнь видит славный Яик гремучие лопасти. А тянется этот Яик от Гурьева до Оренбурга - больше чем тысячу верст, и до сего лета не допускали казаки на свою реку парохода: рыбу, говорят, перепугают. И довелось мне видеть, как целые поселки, покинув работу, бежали смотреть на пароход.

Старуху одну, в зеленом казакине, полной семьей вели на пароход под руки. Надо было старухе ехать в Уральск лечиться. Крепко боялась старуха парохода, истово крестилась при гудках и с великой верой взирала на ветхие колоколенки.

Долго не хотела говорить со мною старуха. А потом, когда рассказал я ей, какие у нас на Иртыше переметы, стала она меня учить, как правильно рыбачить и какая должна быть "кошка" у перемета. Попутно выбранила сибирских казаков. И к вечеру уже, когда и колоколенки, и яры скрылись в лиловом, пахнущем полынью и богородской травой сумраке, поведала мне Аграфена Петровна семейную свою притчу.

- Ты ведь, поди, нашего хозяйства не знаешь? А наше хозяйство, по фамилии Железновское, известно по всему Яику. Ильбо от Разина - сказывают, великий он колдун был, - ильбо от чего другого прадед наш, Евграф Железнов, развел аргамаков. Таких аргамаков развел, что из Хивы приезжали и многие тысячи платили за породу. Табуны наши были в скольку сот голов уж не помню. Мать моя, царство небесное, сарафан обшивала по вороту индицким зерном-жемчугом, а дом у нас кирпичный, двухэтажный и под железной крышей.

Детей? Детей у меня много было, все больше девки, а парня уродилось два - Егор да Митьша. Егор-то русой был, на солнце, бывало, отцветает, что солома, а Митьша - черный, чисто кыргыз кыргызом. Разница меж ними в двух годах была, а учиться довелось им вместе. И по хозяйству все тоже вместе держались. Вот перед тем, как Егорше в лагеря идти, "сам"-то и подарил им по жеребку наилучших ног. Он, царство небесное, в ногах беда как понимал лучше самого хитрого цыгана. Егору дал Серко, а Митьше - Игреньку.

И выросли те жеребята, как сказ. На войне, говорили, на смотру генерал оглядел наших аргамаков и Егорку спросил: "Каким, дескать, овсом кормлена такая чудесная лошадь?" - "Нашим, грит, яицким". И велел генерал записать адъютанту про тот овес, чтоб кормили им любимого генеральского коня.

Сколько раз казацкую жизнь спасали кони - я уж и запамятовала, а только раз на том коне Митьша полковую казну вывез из немецкого плена и получил за этот подвиг два "Георгия".

Осенью пустили их ильбо самовольно приехали - не знаю уж. Подойти к ним тогда было - чисто сердце отрывалось. Ходят по двору: один - вправо, а другой - влево. А как сойдутся, так Митьша крестами на груди трясет и кричит: "Царя, мол, отдаю, а веру мою не тревожь! Имущество, грит, с кыргызами да другими собаками делить не хочу".

И почнут кричать, будто не братья, а бог знает кто. Я поплачу, поплачу, свечку перед образом зажгу. "Утиши, господи, их сердца", - молю. А самой все-то непонятно, все непонятно: как? из-за чего? Шире - боле. Я уж говорю Митьше: "Разделить вас ильбо что?" А тот: "Не хочу, грит, добра зорить". А Егор, тот кричит: "Все народу отдам!" И в кого он уродился такой заполошный?

Тут еще одна беда - Егорова молодуха собою красавица была: лицо чисто молоко, сама - высокая, с любою лошадью управлялась лучше мужика. Приглянулись ей Митьшины кресты, что ли, - только начала с ним шушукаться. Я уж ее однаж огрела помелом, а она белки выкатила да на меня. "Ты, грит, старая чертовка, за сыном бы Егором лучше смотрела: несет он разор всему нашему роду, в большевики пошел". Мы тогда большевиков-то не знали.

Казаки-отпускники ездят из поселка в поселок, кричат, что офицерское добро делить надо, что пришла намеднись воля. Только однажды приходит станичный атаман, говорит Митьше: "Собирайтесь, грит, герои, в станичное правление - по городу ходят, на манер пугачевского бунта, солдаты. Надо, грит, ихних главарей переловить".

Егор-то в ту пору в городе находился. Надел все кресты Митьша и отправился, на меня не взглянув.