Вадим Полуян - Ослепительный нож

Когда проехали подградие, первый храм нижегородский встретил их звоном колокола-голодаря:«Дзын-н-н! Дзын-н-н!»

У теремного крыльца в кремнике ждал младший воевода Юшка Драница. Едва Василиус сошёл с коня, а Всеволожа вышла из карети, он подоспел с поклоном.

- Государь! Весть из Москвы: дядя твой Юрий Дмитрия внезапь скончался. В церквах идут мольбы за упокой души новопреставленного…

А слух отягощал плакучий звук колокола-голодаря: «Дзын-н-н! Дзын-н-н!»

Евфимия и Кожа потемну вошли в Москву. По улицам у сторожевых костров - застава на заставе. Два чёрных путника, сходивших за отца и сына, воспринимались, как калики перехожие. Один бердышник протянул полушку, другой перехватил монету:

- Суму нищего не наполнишь! Остановились у ворот Мамонова двора.

- Прощай, Василий Кожа. Спаси тебя Господь за обережь, - очесливо промолвила Евфимия.

Намедни с Платонидою прощалась много дольше. «Мамушка Латушка» ревмя ревела. Оставили ей колымагу, коня с возатаем до дому. Колымагу выгодно продаст, возатая отпустит. Остаток длинного пути проехали верхами. Пришлось Евфимии переодеться в мужескую сряду. В ближайшей от Москвы деревне спешились, препоручив каурку и буланого рукам надёжным. Василий Кожа при возврате распорядится ими.

- Обожду, пока калитку отворят и примут, - стоял он у Мамоновых ворот. - Не то тревога загрызёт.

- Куда же ты теперь? - спросила Всеволожа.

- Недалече. Есть тут одни боярские врата. Не деревянные, а из ожиганного кирпича.

- Как? - у Евфимии перехватило горло. - Из ожиганного кирпича?

Ответить Кожа не успел. Калитка отворилась. Всеволожа очутилась в крепких объятиях.

- Боярышня! Ох, ждали! Ох, терзались!

- Прощай, Фимванна. Бог тебя храни! - успокоился на её счёт и скрылся в темноте княж воин.

- Пошто, не спрашивая, отпираешь, Богумила? - целовала Всеволожа сестру лесную, невзрачную девку-чернавку.

- Я тебя допрежь увидела.

- Допрежь? Увидела?

- Вежды смежила, духом напряглась и вижу - ты! Они прошли широкой лестницей в хозяйский верх, и Богумила закричала:

- Ам-ма-а-а!

Прибежали Акилина свет Гавриловна, Полактия, Янина.

Восклицания, объятия, терзанья из рук в руки, поцелуи…

Потом с дороги переодевание, препровожденье в баню и - за стол. Вошла Полактия с рыбными блюдами по случаю среды: с красной икрою белорыбицы, вязигою под хреном. Янина внесла уху судачью, пироги-телесы. Явилась Богумила с другим горячим: разварным окунем в рассоле и оладьями к нему. Всё это на медных сковородах с крупитчатым свежайшим хлебом-папошником, с укругами пшеничными и калачами хамутинными.

- Ведь ты не потребляешь мясо-рыбной пищи, амма Гнева? - сощурила глаза Евфимия.

- А для тебя ж старались, - ответила Мамонша. - Янина ещё утром объявила: «Пожалует к нам дочка боярина Ивана Дмитрича!»

Хозяйка и её девицы кушали горячий взвар с заедками. Когда же трапеза окончилась, по чьему-то позову в столовую палату явился сам Мамон, а девы удалились.

- В дурное время ты попала на Москву, голубка, - пригорюнилась боярыня.

- Тебе бежать надо от нас, - вставил Андрей Дмитрия.

- Мне? От вас? - не понимала Всеволожа.

- Видишь ли, какое дело, - начал объяснять боярин. - Государь покойный, Юрий, если его можно государем величать, мучился болью в пояснице. В перехвате стана, между рёбрами и тазом, возмутились, по-латыни говоря, радикулы, то бишь корешки чулых жил…

- Ой, Андрей Дмитрич, ты попроще! - прервала боярыня.

- Я же говорю о беложилье, мозговых нитях в оболочке, что пронизывают тело, - упорно объяснял Мамон.

- Короче, с наше поживёшь, узнаешь поясницу, - упростила разговор его супруга. - Вот и маялся князь Юрий в шестьдесят-то лет. Немец Ерёменко, лечец кремлёвский Герман, не преуспел утихомирить его боль. Наш государь Иван Андреич прибыл из Можайска на Москву и тут же вызвал нас. Ведь матушку его, княгиню Аграфену Александровну от той же хвори излечили не кто, как мы. Ну, истолок и заварил Андрей Дмитрич поясничную траву горлянку…

- Не помогли припарки, - вздохнул Мамон. - Пришлось жилу бить.

- Как жилу бить? - вскинула брови Всеволожа.

- Кровь пускать, - вставила боярыня.

- Когда водырь Кузьма Кувыря выводил сторожевого зверя на двор опорожниться, - продолжил Андрей Дмитрич.

- Медведицу ручную? - уточнила боярышня.