Вадим Полуян - Ослепительный нож

Молчаливая с восковым невыразительным лицом Полактия зажгла свечу в холодном погребе, и Всеволожа перестала ёжиться, будто большая теплота влилась в неё от маленького света. Рукавок подземный встретил сыростью и теснотой. Из деревянной обрешётки, чуть прикоснёшься, струились влажные песчинки, прилипавшие к одежде. Евфимия шла, сжавшись, ничего почти не видя за спиной Полактии. Ждала, скорей бы очутиться в погребе Ховриных.

Давно, ещё при Дмитрии Донском пришёл на Москву некий Стефан, богатый приморский гость из Сурожа, неведомого города на юге. С ним был Григорий, прозвищем Ховра, тоже купец. Дали они серебра и злата князю, он им дал двор в Кремле. Развернули дело сурожские гости. А умерли Стефан с Григорием, стал владеть делом сын последнего Владимир. Заложил и выстроил у своего двора церковь Воздвиженья. Кирпичная снаружи, белокаменная внутри. Так и зовут её - Владимирова церковь. Богач вхож во дворец великокняжий и к митрополиту. Однажды Всеволож при дочери обмолвился, будто князь Юрий должник Ховрина. Дал в заклад разными вещами одиннадцать фунтов серебра и девять фунтов золота. Никак не выделит четыреста рублей на выкуп. Большая денежная сила Владимир Ховрин со старшим сыном Иваном Головой! Боярин Всеволож вошёл с ними в немирье, когда, едучи в Орду с Василиусом, у Ховриных не одолжился, а предпочёл татарина Абипа, сарайского купца. Сама Евфимия ни разу не видала Ховриных вблизи, лишь у Пречистой, когда глядела сверху, с рундука Витовтовны. Каков их нрав? А, увидав, по лицам вряд ли что-нибудь прочла бы. Тут нужна русоволосая красавица Генефа со шрамом через лоб. Открыла б лицеведка, на что способны Ховрины.

Вот кончился подземный рукавок и снова погреб. Чужой!

- Как выйдем? Он снаружи заперт, - испугалась Всеволожа.

- Заложку можно открывать и изнутри, - ответила Полактия.

Вышли во двор. Друг дружку отряхнули. Две ярых хамки набросились на них, для устрашенья вздыбив шерсть. Полактия взглянула. Псы замерли и улеглись, скуля.

- К воротам не иди. Взойдём-ка в терем, - распорядилась Всеволожа.

- Пошто? - не поняла Полактия. - Мне велено вести тебя к тётке Фёдоре.

Евфимия шла к терему.

- Где чёрный ход?

В подклете сонный челядинец-страж спросил:

- Куда? Кто? Как попали?

- Поди, оповести: дочь Всеволожа Ивана Дмитрича желает говорить с Владимиром Григорьичем, - велела поздняя гостья.

Пока ждала, свербила мысль: «Примет, не примет?»

Страж-челядинец, возвратясь, сказал:

- Взойди, боярышня.

Евфимия прошла с ним на хозяйский верх. Полактия осталась ждать внизу.

Остановились у крестовой, где молилась на ночь вся семья. Поочерёдно вышли сыновья Владимира Григорьича: Иван старший (Голова), Иван Второй, Иван Третьяк, Иван Четвертак и Дмитрий. За ними - дочери: Овдотья Большая, Овдотья Меньшая, Варвара с маленькой Владимировой внукой Дарьей. Все с любопытством глянули на гостью. Внука же состроила ей рожицу.

Старик Ховрин пригласил:

- Пройдём ко мне, Евфимия Ивановна.

В его покое пахло воском, книгами и сургучом. Он указал на стольце с вышитой подушкой, приглашая сесть. Сам стал напротив. На нём чернела ферязь бархатная почти до полу, без воротника и перехвата, длиннорукавная.

Поведай, дочь покойного боярина Иоанна, чем обязан посещению? - осведомился Ховрин:

Евфимия молчала, собираясь с духом. Он не торопил. Она сказала:

- Нужда крайняя вела к тебе, почтеннейший Владимир Григорьич. С тех пор как изгнана из дому и лишена всей жизни, всей рухляди, кроме той сряды, что на мне, я не найду вещицы, чтоб дать тебе в заклад. Со временем надеюсь возвратить отобранное. Что взято право, пусть возьмут, что взято криво, по исправе пусть вернут. Коли разделишь мою уверенность, поверишь под честное слово, одолжусь. А коли нет - прости.

Богач из-под густых бровей в большом раздумье созерцал Евфимию. И отвечал не вдруг, а через тягостное время:

- Наслышан я, Евфимия Ивановна, что разумом пошла ты в батюшку. - Евфимия молчала. - Открой, как мыслишь, - попросил Владимир Ховрин, - останется ли на столе великокняжеском Василий Юрьич, или вернётся сын Василия Димитрича Василиус?

Загадка эта Всеволожу мучила с тех пор, как пришла весть о смерти старого похитчика престола князя Юрия. И Ховрину она ответила, как уже прежде отвечала самой себе:

- Я мыслю: не останется Васёныш великим князем. Жаден он, горяч и суемудрей. Ему бы братьев ублажить, он их обидит. Ему бы оделить бояр московских, чтоб их очи разожглись, он не приложит к этому старания. И что ж? Братья отвернутся, бояре призовут Василиуса, а Васёныш станет бегать.