— Да нет, Трифоныч, я все поглядываю назад. Видать, Никитка Перлов со своими филерами мороза испугался.
— А все же зададим кружок для гарантии, Петрович?
— Можно и кружок, Трифоныч.
Сборщики хвороста вошли в Марьину рощу слева от дороги и через некоторое время появились справа на опушке, саженях в пятидесяти от дороги. Стоя за тяжелыми от снега елями, они смотрели на ослепительную под солнцем, холмистую равнину, уходящую к Шуе. Никого, ничего.
— Ни носа, ни хвоста, Трифоныч?
— Редкий случай, Петрович: хотим и сами с носом остаться, и перловских молодцов с носом же оставить. А ну-ка, поддадим! — Они вновь вернулись на дорогу и легкой рысцой — мороз не давал застояться — припустились вперед. Минут через десять они резко повернули вправо — туда, где высокий берег Тезы был особенно обрывист. Издалека раздался пронзительный свист. Арсений приложил рукавицы рупором ко рту, набрал полную грудь воздуха и закричал так оглушительно, что Николай Петрович отшатнулся.
— Дровишки есть?!
— Есть! — донесся далекий ответ.
— Много?
— Хватит!
Они бодро зашагали по скрипучей тропке, Арсений впереди, Николай Петрович с санками позади. Радостно размахивая руками, к ним бежал от реки человек..
— Здорово, Арсений! Пришел? Ну, спасибо.
— Привет, Саша! Зазяб?
— Не, мы сухостой рубили, как сговорено.
Они подошли к обрыву. Внизу чернели маленькие, как в перевернутом бинокле, фигурки: шесть человек!
— Ого! Понял, Петрович?
— Понял, Трифоныч..
— Вот так-то! Если после всей этой прошлогодней мясорубки, да по такому злобному морозу нас девять человек на стрельбу собралось, так ты понимаешь, кто будет хозяином положения, когда придет время? Ну если понимаешь, поехали! Саша, мы пришлем тебе смену из первых отстрелявших. Эге-ге-ге! — Фрунзе проверил оба кольта, висевших под тулупом, и на пятках заскользил вниз — от березы к березе.
17—18 апреля 1919 года
Деревня Карамзино под Бузулуком
— Спешиться, лошадей накормить, самим поесть! — зычно скомандовал командир конноразведывательной группы Гулин.
Шестнадцать конников — разведчиков 218-го полка и из разведвзвода 25-го кавдивизиона пососкакивали на землю, начали ворошить забытый на лесной поляне стог темного прошлогоднего сена, поставили вокруг него лошадей, чтобы вволю поели. Гулин выслал на опушку парный дозор, остальные, вытащив из походных мешков разную снедь, начали подкрепляться: все-таки за ночь пройдено более шестидесяти верст.
— Ваше скородие, извольте похарчеваться, — дугой изогнулся Володька Фролов перед Гришей. — А может быть, вы теперь нашей мужицкой еды не употребляете, одними только этими… анчоусами да улитками пробавляетесь?
— Вольно, скотина, — надменно отмахнулся Гриша, как бы разглядывая шлифовку ногтей; на его аккуратненькой шинели поблескивали золотые погоны поручика белой армии, — тащи-ка сюда поживее говядины да сала да хлеба буханку, ну а на закуску можешь, так и быть, достать мне дюжину устриц.
— Исполню мигом, — с готовностью поклонился Володька. — На запивку чего желаете и какой табак изволите курить?
— Ну вы, скоморохи, — Еремеич ловким подзатыльником надвинул ему фуражку на глаза, — разбаловались! Дело серьезнейшее, а вам хахи, вишь ты, баловать охота пришла!
— Еремеич, мудрая твоя башка, весело возразил Володька, поправляя фуражку, — да как же Гришка офицера привыкнет изображать, если никто перед ним подхалимничать не будет? Не понимаешь ты сам всей серьезности: ведь артистом быть — ух как сложно! Вот ты хоть и старый хрен, а в жизни артистом не станешь!
— Где уж нам уж, — усмехнулся старый разведчик. — Давай-ка, артисты, поднавались на устрицы, пока из них на солнышке жир не потек! — Он протянул им сало и соленые огурцы.
Друзья не заставили повторять приказ, принялись уписывать за обе щеки.
— Только вот чесночку, ваше благородие, мы уж вам не дадим, — сказал Еремеич, — а то дыхнете на беляка, он сразу обман и распознает: попался, скажет, большевистская шкура?
Григорий, лежа на шинели, жевал хлеб с салом, глядел на жизнь, которая кипела на отогревшейся под весенним солнышком земле. Вот муравьиная тропа — в одну сторону вечные труженики муравьи бегут налегке, обратно каждый возвращается с какой-нибудь травинкой, занозой, зернышком, — все сгодится в общем доме. Откуда-то выполз черный продолговатый жучок, вот он приблизился к муравьиной дорожке и озабоченно задвигал усиками. Сразу же несколько муравьев, побросав свой груз, свирепо бросились на пришельца. Не принимая боя, жук пустился наутек. Муравьи посовещались, энергично шевеля передними лапками, и побежали по своим делам…
Читать дальше