Юрий Андреев - Багряная летопись

— Руки! Руки вверх, собака! — неистово закричал Далматов. («Третья встреча! Больше не уйдешь!»)

Побледнев до зеленого цвета, Авилов медленно начал поднимать руки. Высокий, широкоплечий, с лицом бесстрашным и дерзким, смотрел на него светящимися от ненависти глазами красноармеец («Откуда здесь взялись красные… так внезапно…»), лица которого, хоть и почерневшего, исхудавшего, он не мог не узнать! «Петроград… Надежда Александровна… Наташа… Студент… Срочный пакет в штаб семьдесят четвертой… — побежала огоньком по бикфордову шнуру строчка ассоциаций в мозгу. — Судьба, — вяло подумалось ему. — Все… Нет! — вспыхнуло вдруг. — Мишень, да какая!»

Снизу вверх, не целясь, из зажатого в правой руке маленького браунинга он выстрелил в Далматова. И снова смерть разминулась с Григорием. Жаром обдало щеку, пуля обожгла ухо и тотчас, почти одновременно раздалось два выстрела, два нагана ударили в Авилова в упор. Генерал резко согнулся, выронил браунинг и тяжело рухнул на пол.

— Стрелял еще, гад! — вымолвил Володя, помогая Григорию уложить тело на диван.

— А ты знаешь, кто это был? — брезгливо оскалясь над трупом, спросил Далматов.

— Кто?

— Авилов!

— Что? — От удивления Фролов чуть не выпустил убитого. — Ну-ка! — И он полез к нему в карман за документами. — Пусто. И в этом пусто! И здесь ничего…

— А он, хлопцы, отдал пакет с документами офицеру, что в реку прыгнул, — сказал матрос, который только и успел два раза растерянно моргнуть во время молниеносной перестрелки.

— Гришка, а Гришка, а ведь Чапай с нас шкуру спустит, что мы его живого не взяли, предателя проклятого!

— Да ведь он стрелял… Видишь, ухо задел, кровянит.

— Вот возьмут тебя за это ухо да и выволокут на солнышко: разведчик, скажут, липовый, командир взвода еще… А если так?.. — Фролов сдернул мешок с матраца. — Ну-ка, приятель, давай!

И прежде чем Григорий слово успел сказать, Володька и матросик, готовый от души услужить, всунули в мешок труп и какую-то тяжелую железяку и, вытащив из каюты, тут же сбросили завязанный мешок с дальнего борта в воду. Легкий плеск речной волны — и все было кончено. Да, не о таком салюте в конце жизненного пути мечтал Авилов…

— Ты что, не соображаешь? — закричал Григорий. — Как теперь докажешь, что здесь был Авилов?

— А его и не было, — беспечно ответил Володя. — Я, например, не видел. Он тоже не видел (чумазый матросик с искренней готовностью весело закивал головой) — а тебе, скажут, померещилось. Так что, молчи себе в тряпочку, ученая голова, и командуй нами по-прежнему.

— Тьфу! Болван! — вскипел Григорий. — Ведь мы…

— Главное, что мне нравится в тебе, — это спокойствие, — невозмутимо прервал его Фролов. — Выдержка в тебе развита — первый класс! Другой бы выругался, плеваться начал, а ты сосредоточишься, соберешь волю и — полный порядок… Нет, еще одна черта в тебе есть хорошая: все-таки мало ты меня в наряды гоняешь…

Далматов с сердцем сунул наган в кобуру.

— Выходит, главному Наташиному должнику мы уплатили, — мрачно констатировал он, шагая узеньким коридором к трапу. — Со всеми бы так рассчитаться…

— Вот это уже деловой подход! — обрадовался Володя. — Уплатили-то… Сполна!

— Эх, Уфа, Уфа, хоть бы след Наташин нам отыскать…

— Чудак! Главное мы сделали: пароходы добыли, теперь-то через Белую что не перебраться. Ай-да мы, спасибо нам! А уж перебравшись, найти ее — раз плюнуть, пустое дело.

— Ну ладно. Одну сволочь порешили, сами остались живы, а грех все же на душу взяли, — поморщился Григорий, остановившийся у лесенки, ведущей на палубу. — Не люблю врать. Ходишь, как обмаранный.

— Эх ты, философ, — все так же беспечно возразил Володя, — путаешь важное с пустяками. Пароходы взяли, белый свет от падали очистили — радоваться надо, а не страдать вроде того занудного Вертера, ясно? — И он, лукаво подмигнув другу, начал первым подниматься на палубу.

В штабах и в войсковых частях Уфы денно и нощно готовились к обороне города. Необычайно активизировался и подпольный ревком: что ни день, то новые листовки оповещали население о приближении Красной Армии. Безбородько почти не бывал дома, он высох и почернел, гоняясь со своими молодчиками за подпольщиками, число которых, как он чувствовал и знал, росло день ото дня.

Наташа содрогнулась, увидав его после недельного перерыва, когда он к ней вошел утром, — так угольно-темны были мешки у него под глазами. Он быстро наклонился к ее руке, припал с поцелуем к запястью. Она нетерпеливо шевельнулась, он выпрямился, вздохнул: