Прильнув к нему, глядя ему прямо в глаза и шепча губами у самых его губ, она спросила:
— Вася, а если я все-таки убегу к тебе, как я тебя найду?
Он нежно приник к ее губам и словно забылся.
Она отвела свою голову назад и настойчиво шепнула:
— Как я найду тебя? Ты мне скажешь, скажешь!
— Милая, не надо спрашивать…
Тесно прижавшись к нему, она негромко, но с силой сказала:
— Я сбегу к тебе! Я буду ходить по улицам и искать тебя. Я буду заходить туда, где ты мог бы скрываться, и я найду тебя все равно!
— Милая, не надо, не надо спрашивать… — Пламенея, он покрывал ее поцелуями. Ее — впервые такую нежную, любящую!
В вагоне было тихо; тихо было и снаружи, но если бы даже ударила буря и стала бы рвать железную крышу, он ничего бы не слыхал: настала счастливейшая минута жизни. Прекрасная, строгая, любимая им Наташа перестала отвергать его. Из-под страдальчески закрытых век ее текли слезы. Он думал — слезы обретенной любви, слезы счастья…
— Вася, Васенька, а если поезд подорвут, мы никогда больше не встретимся?
Безбородько замер на мгновение: потерять ее? Навсегда? Теперь, когда… Он бешено стиснул ее в объятиях:
— Слушай: последний дом справа от большого оврага. На калитке натяжной звонок. Звонить три раза с промежутками. Пароль простой: мне дядю Алёшу. Но это — на самый крайний случай! А сейчас, любовь моя, солнце мое, ты будешь жить здесь и ждать своего генерала. Да? Да? Да?
Вечером, когда уже смеркалось и она сидела одна, не зажигая света, раздался вежливый стук в дверь.
— Кто? — спросила Наташа.
— Дозвольте взойти, ваше благородие.
Она повернула ключ: в коридоре, приложив руку к козырьку, стоял старший унтер-офицер писарь Сидоркин. Она чуть ли не ежедневно видела его за работой в оперативном отделе.
Сидоркин вошел, задвинув за собой дверь:
— Так что приказано вас звать на совещание в салон-вагон, иностранцы будуть.
— А, хорошо, хорошо, — рассеянно ответила Наташа, — сейчас причешусь и приду.
Сидоркин оглянулся на дверь и тихо-тихо произнес:
— Александр Иванович велел передать, чтобы зашли сегодня вечером, сказавши, что за своими вещами, к тете Дусе — на Госпитальную. Провожатый — обязательно, без него отсюда не выпустят. А там уже встретят наши. Разрешите идти, ваше благородие? — громко спросил он.
Наташа замерла в полной растерянности с гребенкой в волосах, не зная, что спросить, что сказать, и расширившимися глазами уставилась на этого писаря, мимо которого она проходила раньше, как мимо примелькавшейся мебели.
— Слушаюсь! — громко ответил сам себе Сидоркин, улыбнулся, отечески потрепал Наташу по щеке и, по-уставному повернувшись, вышел.
С чем сравнить ту радость, которая вспыхнула в измученной душе девушки? Тягостное бремя взваленной на себя ответственности исчезло, ушло в ту же секунду, когда захлопнулась дверь за Сидоркиным, когда Наташа поняла, что о ней не забыли, что о ней помнят, несмотря на занятость перед боем. А может быть, ей даже разрешат оставить штаб, бросить свою роль, вернуться к человеческой жизни?
Рослая, веселая, с короной золотых волос, с цветком, засунутым под погон, и сама как воплощение цветущей женственности вошла она в штабной вагон.
— Наташенька! — Игорь даже прикрыл ладонью глаза. — Боже мой, я просто не могу…
«Взять его в провожатые? Идея!» — Она слегка хлопнула адъютанта по руке:
— Игорек, после заседания мне нужна будет помощь…
— Да, да, я знаю, твой дядя уехал, только прикажи, и я…
— Вот и хорошо. Договорились. — Она вошла в салон.
Ей радостно закивал англичанин-переводчик, показав в улыбке сразу все свои огромные зубы. Она многозначительно кивнула ему, поздоровалась с иностранными представителями, с некоторыми офицерами и заняла свое место за маленьким столиком.
— Господа офицеры! — раздалась громкая команда. Все встали. Ханжин вошел («Садитесь, господа, садитесь!»), прошел за председательское место и сразу начал:
— Господа! Ситуация усложняется. Только что получено сообщение о том, что разведчики дивизии Чапаева переправились у Красного Яра и захватили плацдарм западнее сел Новые Турбаслы и Александровка.
Англичанин быстро перевел сказанное Гревсу и Ноксу. Наташа с признательной улыбкой кивнула коллеге.
Ханжин отдернул занавеску от карты:
— Я думаю, что это демонстрации. Четвертой дивизии приказываю завтра сбросить этих разведчиков в реку Белую и утопить их там. Главный удар следует ждать южнее Уфы. А посему: генерал Голицын, прошу вас сосредоточить свои полки у Благовещенского и быть, готовим к удару по главной переправе. К селу Вотякеево направляю восьмую пехотную дивизию генерала Войцеховского и сибирскую казачью дивизию.
Читать дальше