Альфред Теннисон - Королевские идиллии

Пробившись сквозь толпу кричавших, Гарет

Промчался вниз по улице наклонной

И вскоре за воротами исчез.

О как был счастлив Гарет! Но как пес,

Подравшийся с другим, остыть не может

И от обиды злится и рычит,

Коли в пылу борьбы его врага

Хозяин отозвал, так и сэр Кей

Возле ворот с презреньем вспоминал

О Гарете, которого столь часто

Он прежде изводил и притеснял:

«Слуге дать рыцарское испытанье?

Дать повару доспехи и коня?

Король наш не в себе! А вы, рабы,

Идите, возвращайтесь вновь к работе!

Потухнет ваш огонь – мой вспыхнет гнев!

Разве восход на западе бывает?

Разве закат бывает на востоке?

Умчался! Мой слуга! Скорей всего,

Он в юности немало получил

Ударов по башке настолько крепких,

Что у него навек мозги отшибло.

Болван! Да как он рот открыть посмел,

Да как мужлан не постыдился крикнуть,

Что служит он на кухне! Тьфу ты, право!

А ведь казался скромным и покорным,

Пока отмечен не был Ланселотом.

Вот догоню нахала и взгляну,

Признает ли во мне он господина.

Ушел от дыма он, но я его

Копьем своим с благословенья Божья

В грязь опрокину, а Король, когда

Очнется от безумья, вновь нахала

Загонит в дым».

Но Ланселот сказал:

«Что ж вы идете против Короля

И юношу браните понапрасну?

Иль не служил он честно Королю?

Послушайте, сей юноша силен,

И меч с копьем ему давно знакомы…»

«Вы б лучше помолчали, – буркнул Кей. —

Излишней снисходительностью вы

Хороших слуг способны лишь испортить».

И, на коня вскочив, он мимо слуг,

В молчании стоявших, поскакал

По улице, бегущей вниз, к воротам.

Меж тем девица, на турнирном поле

Замешкавшись, вздыхала: «Почему

Король так посмеялся надо мною?

Коль жить не может он без Ланселота,

Ну дал бы мне кого-нибудь хотя бы

Из тех, кто здесь всегда готов сразиться

За даму сердца, за любовь и славу.

А вместо этого – о Небеса!

Пусть будет стыдно Королю! – мне дал

Он кухонного своего слугу!»

Но ей сказал подъехавший сэр Гарет

(Его, сверкавшего в доспехах, были

Немногие красивей): «Дева, долг свой

Я выполню. Скачите – я за вами!»

Она в ответ зажала тонкий носик

Двумя перстами, словно человек,

Который запах смрадного гриба

Вдохнул нежданно в роще и решил,

Что эта вонь от падали исходит —

От мертвой землеройки или ласки, —

И крикнула визгливо: «Прочь! Изыди!

Воняешь ты сильней, чем жир на кухне!

Ты лучше погляди, кто скачет сзади!»,

Поскольку сзади приближался Кей.

«Ты своего узнал ли господина?

Я – Кей. Тебя заждался наш очаг!»

Но так ответил Гарет сэру Кею:

«Вы больше мне не господин, и вас

Узнал я хорошо – вы самый мерзкий

Из рыцарей, что служат Королю!»

«За это ты ответишь!» – рявкнул Кей

И налетел на Гарета, но в схватке

В плечо был ранен и упал на землю.

И снова бросил девушке сэр Гарет:

«Скачите – я за вами!» И девица,

Коня хлестнув, помчалась быстро прочь.

Когда же перестали комья дерна

И камушки лететь из-под копыт,

И сердце у коня готово было

От скачки сумасшедшей разорваться,

Остановившись, крикнула девица:

«Ну что ты привязался, поваренок?

Ты, верно, думаешь, я буду больше

Тебя ценить и полюблю сильней

За то, что ты случайно, по несчастью,

Смог ранить господина своего?

Посудомойка, вертеловращатель —

Ты кухней, смерд, воняешь, как и раньше!»

«Девица, – отвечал учтиво Гарет, —

Кричите что угодно, все равно

Вас не покину я до той поры,

Пока свой славный подвиг не свершу

Иль не погибну».

«О, так ты – герой?

(Он говорит как рыцарь благородный —

Усвоил, плут, хорошие манеры.)

Но знай, слуга, с таким тебе придется

Сразиться воином, что и за ломтик,

Какой всегда ты получал на кухне,

Ему в лицо взглянуть ты не посмеешь».

«Я попытаюсь», – улыбнулся Гарет,

Что в бешенство девицу привело,

И тотчас же она помчалась прочь —

В лес, по дороге, тающей вдали,

И Гарет, как слуга, скакал за нею.

«Сэр Поваренок, сбилась я с пути,

Что охраняется людьми Артура,

А здесь, в лесу, разбойников, как листьев…

Зачем нам погибать обоим? Я

Тебя освобождаю… Или ты

Привык сражаться вертелом своим?

Тогда готовься: сбилась я с пути».

До сумерек скакали эти двое,

Обидчица и терпящий обиду.

Когда ж на склон высокий поднялись,

Где за верхушками ста тысяч сосен

Вдруг увидали мрачную лощину,