Альфред Теннисон - Королевские идиллии

Ибо ему пришлось идти войной

На сэра Ланселота, осадить

Тот замок неприступный, где воитель

Скрывает королеву. А меж тем

Сэр Модред, на которого Король

Престол оставил, изменил ему…

Ах, леди, горе Короля Артура

Из-за себя, державы и Гиньевры,

Мне представляется в три раза большим,

Чем у любой из нас. Что до меня,

То я благодарю святых за то,

Что человек я маленький. И если

Ко мне приходит горе, плачу я,

От всех укрывшись, чтоб о нем не знали,

И слезы мне приносят облегченье.

Будь даже горе маленьких людей

Таким же, как и горе сильных мира,

Все ж горе сильных больше, ибо им,

Как бы они того ни захотели,

Не скрыть от света слез своих за тучей…

Ведь даже в Эмсбери у нас судачат

О добром нашем Короле Артуре

И грешной королеве. Если б я

Была таким же Королем, который

Такую же имел бы королеву,

Я грех ее желала б скрыть, конечно,

Но, будучи таким же Королем,

Я этого бы сделать не сумела!»

Подумала с тоскою королева:

«Ужель своей бесхитростною речью

Меня это дитя убить желает?»

Но вслух сказала: «Разве не должна я,

Коль сверг изменник подлый Короля,

Со всей страною вместе убиваться?»

«Да, – молвила девица, – убиваться

Все женщины должны из-за того,

Что женщина она, чье вероломство

Внесло неразбериху в Круглый Стол,

Который добрым нашим Королем

Еще до появленья королевы —

Давным-давно – был создан в Камелоте

Посредством и диковин, и чудес,

И знамений, и многого другого».

И вновь с тоской подумала Гиньевра:

«Ужель своей дурацкой болтовней

Меня это дитя убить желает?»

Но вслух сказала послушнице юной:

«Что за глухой стеною монастырской

Ты можешь знать, дитя, о королях,

О круглых их столах, о чудесах

И знаменьях, кроме простых чудес

И знамений обители твоей?»

А послушница ей в ответ пространно:

«До появленья королевы было —

Я знаю точно! – в сей земле немало

Чудес и знамений. Так мне отец

Рассказывал, который был одним

Из рыцарей великого Стола

С момента основания его.

Однажды он скакал из Лионесса,

И вот, проехав час, а может, два

По берегу после захода солнца,

Он музыку чудесную услышал

И замер, и взглянул назад. И там,

На берегу пустынном Лионесса —

У каждого звездою на вершине

Горел маяк, и море у подножья

Свет излучало – он увидел их:

До самого далекого предела,

Где было сердце западного края,

Там мыс за мысом пламенем пылали,

И плавали в том зареве русалки,

И великаны из глубин вставали,

И голоса их на весь мир гремели,

А из расселин и из пропастей

Малютки-эльфы отвечали им,

Подобно отдаленному рожку.

Так мне отец поведал… А еще,

Когда на зорьке ехал он по лесу,

То увидал, как три веселых духа

Вскочили у дороги на цветок,

И закачался тот. Вот точно так же

Качается чертополох при ссоре

Из-за семян трех серых коноплянок.

А по ночам перед его конем,

Мерцая, эльфы хоровод кружили,

То разлетаясь, то слетаясь вновь,

И снова разлетаясь и слетаясь,

И был весь мир земной наполнен жизнью.

Когда ж отец приехал в Камелот,

Гирлянда из воздушных тех танцоров

Кружилась в замке вкруг лампад зажженных.

А был такой в то время в замке пир,

Какой и не приснится никому.

Чего бы из еды ни пожелал

Отведать каждый рыцарь, в миг ее

Невидимые руки подавали.

И даже в погребах – отец сказал —

Веселые пузатенькие гномы

Затычки выбивали из бочонков

И на бочонках этих восседали,

Пока вино хлестало наземь. Вот как

И духи были счастливы, и люди

До появленья грешной королевы».

С обидою сказал королева:

«Так говоришь, что счастливы? Да значит,

Они были пророками дурными.

Ибо никто из духов и людей

Не понял – в том числе и твой отец,

Видавший знаменья и чудеса, —

Что ожидает наше королевство».

А послушница ей опять пространно:

«Нет, понял бард один, тот, о котором

Отец мой сказывал, что спел немало

Он песен превосходных боевых

Меж скал крутых и набегавших волн,

Не убоявшись вражеской флотильи.

Еще певал он множество баллад

Таинственных – о жизни и о смерти —

На горных, скрытых дымкою вершинах,

Когда к нему сходились духи гор

С покрытыми росою волосами,

Взлетавшими, как пламя на ветру.

Так мне отец сказал… Той самой ночью

Бард воспевал Артуровы победы

И Короля, который для него

Уже был более, чем человек.