Альфред Теннисон - Королевские идиллии

Такая страсть не только подавляет

Все низменные чувства, но и будит

Возвышенные мысли в человеке,

И вежливые речи, и учтивость,

И к истине любовь, и жажду славы,

И все, что превращает нас в людей.

Все это всходы добрые дало

Пред тем, как я женился на тебе,

Поверив: «Вот помощница моя,

Что будет разделять мои стремленья

И радоваться радости моей!»

Но тут вы согрешили с Ланселотом,

А после согрешил Тристрам с Изольдой,

А вскоре и другие вслед за вами,

Дурной пример взяв с рыцарей славнейших,

С имен прекрасных, принялись грешить…

И вот уж – на беду – произошло

Обратное тому, о чем мечтал я.

И все из-за тебя! Вот почему

Не страшно потерять мне жизнь мою,

Которую хранил я от напастей

И горестей, как высший Божий дар.

Наоборот, я ныне полагаю,

Что очень грустно было бы Артуру,

Останься он в живых, сидеть в своем

Безлюдном замке, пред собой не видя

Круг рыцарей привычный и не слыша

Возвышенных бесед о благородных

И славных подвигах, как было это

В златые дни до твоего греха.

Ибо из нас, оставшихся, хоть кто-то

Сумеет разве искренне вести

Беседу, о грехе твоем не вспомнив?

А в башнях Камелота иль на Уске

Все бродит по покоям тень твоя…

И я бы вечно мучим был тобой

Там, средь покинутых тобой одежд

И украшений брошенных, где слышен

По-прежнему звук призрачных шагов

На лестницах… Тебе не стоит думать,

Что если ты не любишь Короля,

То и Король к тебе любовь утратил.

Нет, я нисколько не переменился!

И все ж я должен, женщина, оставить

Тебя наедине с твоим позором.

Я думаю – тот людям злейший враг,

Кто, спрятаться желая от позора,

Ради себя, детей ли, дозволяет

Жене неверной власть держать над домом.

А та, которой разрешил остаться

Он из-за трусости своей, слывет,

Как прежде, непорочною. Она

Подобна новой, неизвестной хвори,

Напавшей на людей неосторожных,

И мечет взглядом молнии греха,

И истощает дружескую верность,

И заставляет адски биться сердце,

И отравляет юношей незрелых…

А если человек тот – государь,

То, право, злейшего врага он хуже!

Очаг потухший в королевском замке

И боль сердечная – все ж лучше, чем

Ты, восседающая вновь на троне,

Посмешище, проклятье для людей!»

Он смолк. В тиши нависшей подползла

Она на шаг и ноги Короля

Руками обхватила. Вдалеке

Рог одинокий протрубил. Ему,

Как другу, от ворот Артуров конь

Ответил, и Король промолвил снова:

«Но не подумай, что пришел корить я

Тебя за преступления твои.

Нет, я не проклинать тебя пришел… [222]

От жалости готов я умереть,

У ног головку видя золотую,

Которой так гордился я в дни счастья!

Гнев, что меня толкал на суд суровый,

Измену осуждал и жаждал смерти —

Когда узнал я, что ты здесь – прошел.

И боль, меня заставившая плакать,

Когда сравнил твое я сердце с сердцем

Воистину правдивым, неспособным

Представить ложь твою, прошла… Отчасти…

Все-все прошло… Грех совершен, и я

Тебя прощаю, как Господь прощает!

Пусть обретет покой твоя душа.

Но мне… Как мне навек со всем проститься,

Что я любил? О волосы златые,

Которыми играл я, ни о чем

Не ведая! О царственная стать

И красота, какой не видел свет!

На королевство с появленьем вашим

Легло проклятье! Не могу коснуться

Я губ твоих. Принадлежат они

Не мне, а Ланселоту. И вовек

Мне эти губы не принадлежали.

И за руку тебя я не возьму,

Ведь и руки твоей коснулся плотский

Твой грех. И потому-то плоть моя,

Твое паденье видя, вопиет:

«Тебя я ненавижу!» И однако,

Гиньевра, ибо женщины другой

Я никогда не знал, моя любовь

По зову плоти в жизнь мою вошла

Столь глубоко, что стала моим роком,

И я тебя по-прежнему люблю.

Пускай никто не усомнится в этом.

Быть может, коль свою очистишь душу

И обретешь опору во Христе,

Мы снова встретимся в безгрешном мире

Пред ликом Господа, и ты объятья

Откроешь мне и скажешь мне: «Ты – мой!

Ты – муж мне, а не тот, с душой помельче,

Не Ланселот иль кто другой…» Прошу,

Оставь мне эту слабую надежду.

Ну, а теперь пора уже мне ехать.

В глухой ночи, я слышу, рог трубит.

Зовет он Короля идти на запад —

На битву на великую зовет.

Там с человеком я сражусь, который

Приходится моей сестрице сыном [223].

Но не родня мне тот, кто заключил

Союз с вождями Белого Коня,

С языческою, варварской ордою,