Альфред Теннисон - Королевские идиллии

Который пасся на лесной опушке,

И, на него вскочив, вперед помчался

Под вечно шелестящею листвой.

Узрел он вскоре женщину. Она

Рыдала, стоя около креста.

Спросил Тристрам: «Из-за чего ты плачешь?»

«Я плачу, господин, – она сказала, —

Из-за того, что муж меня покинул,

И, может быть, его уж нет в живых».

Подумал он: «Что, если ненавидит

Она теперь меня [207]? Нет, не хотел бы

Такого я! А если все же любит?

Нет, этого я тоже не хотел бы…

И сам не знаю я, чего хочу».

А женщине сказал: «Не надо плакать.

Ты подурнеешь, и тогда супруг твой

Тебя разлюбит, ежели вернется».

Так, день за днем по Лионессу мчась,

Он въехал наконец во мглистый лес

И, протрубив, невдалеке услышал

Лай Марковых собак. Лай этот в сердце

Тристрама отозвался. И однако

Свернул он к Тинтагилю, что стоял

Частично на земле, частично в море

И был увенчан башнями.

В одной

Изольда-королева у окна

Сидела, и закатное сиянье

Ее чело и шею озаряло.

Узнав на узкой лестнице витой,

Что к ней вела, шаги ее Тристрама,

Она вскочила, краской залилась

И, выбежав за двери, обняла

Его своими белыми руками,

Заголосив: «Я знала, что не Марк!

Шаги без слов сказали мне – не он!

По замку Марк крадется, словно кот,

Ты же, как воин, по нему шагаешь.

Тебя он ненавидит точно так же,

Как я его, а я его – смертельно!

Клянусь тебе, я знала, что ты близко,

Ведь ненависть моя к нему росла».

С улыбкой ей сказал Тристрам: «Я здесь,

И Бог с ним, с Марком, коль тебе постыл он».

Чуть отступив, ответила она:

«Обидеть можно ли того, кто сам

Себя не любит? Если б не боялся

Тебя он, то меня бы изувечил,

Сожрал, обезобразил, ослепил…

Да есть ли право на меня у Марка,

Коль за него не стал сражаться он?

Не шевельнул и пальцем, хоть и знал,

Что не верна ему я. Но послушай!

Не встретил ли его ты? Он сегодня

Охотиться уехал на три дня.

Так он сказал. Однако может он

И через час вернуться. Уж такой

Обычай у него! Так я прошу:

Не ешь ты с Марком, ибо ненавидит

Тебя он даже больше, чем боится,

Не пей, и, проезжая через лес,

Забрало опускай, чтобы стрела

Из чащи не оставила меня

Пред Марком и пред адом без защиты!

О Господи! Я ненавижу Марка,

Пожалуй, столь же, сколь люблю тебя!»

Устав от ненависти и любви,

Ей силы истощавшими, она

Присела вновь и молвила Тристраму,

Который встал пред нею на колени:

«О мой охотник! О трубящий в рог!

О мой арфист – и все же вечный странник!

Пред тем, как вышла я за своего

Медведя Марка, ты и он дрались

Из-за жены – не помню чьей. Награда,

Коль вправду можно так ее назвать, —

Не диво ли! – досталася тебе.

С тех пор трусливый мой супруг мечтает

Тебя сгубить. Но, рыцарь мой, скажи,

Перед какою дамой или девой

В последний раз стоял ты на коленях?»

А ей Тристрам: «В последний – пред моею

Великой Королевой, – как теперь

Стою я пред Великой Королевой

Моей любви, которая, я вижу,

Еще прекрасней стала, чем тогда,

Когда ее пленительные ножки

Впервые на суровый этот брег

Ступили, из Ирландии [208]уплыв».

Изольда засмеялась тихо: «Льстец!

Иль наша королева не красивей

Меня в три раза?» А Тристрам в ответ:

«Она – это она, ты – это ты.

Твоя краса мне ближе. Есть в ней нежность,

Сердечность, доброта… Коль имя Марка

Твоих прелестных губок не кривит,

То ты – сама сердечность! А Гиньевра

Всегда высокомерна с Ланселотом.

Его печальный вид меня заставил

Задуматься, а вправду ль уступила

Она своей любви?»

Ему Изольда:

«Ну вот, арфист мой и охотник лживый,

Заставивший меня забыть о браке,

Теперь зовешь меня ты белой ланью

И говоришь – Гиньевра-то свершила

Грех против высочайшего, а я

Не очень и способна на такое:

Мне было трудно согрешить и против

Наинижайшего на этом свете».

Ответил он: «Любимая, утешься!

Коль вместе сладко, и в узде грешат.

Да, мы легко грешили: грех великих,

Оправдывал и наш великий грех,

Нас сделавший счастливыми. Но как

Встречаешь ты меня? В твоих глазах

Страх вижу я, сомненье и вину.

Так что же ты о том мне не расскажешь,

Как тосковала ты, как предавалась

Воспоминаньям сладким о Тристраме

В тот год, что он в отъезде пребывал?»

И вдруг печально молвила Изольда:

«Тебя увидев, в радости великой

Я все забыла! Тосковала ль я?

Конечно! Но когда за часом час

Здесь нескончаемые вечера