Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе

Пока они проводили свой медовый месяц, Элсуорт приступил к реконструкции, имея в общей сложности три тысячи долларов на расходы, включая мебель. Работы были завершены лишь через три недели после их возвращения, и они оказались в почти новом доме. Как и хотел Фрэнк, эркер в столовой нависал над самой травой, а окна с ромбовидными панелями в свинцовых переплетах раскрывались на латунных шарнирах. Столовая была отделена от гостиной раздвижной дверью, которую еще следовало занавесить шелковой портьерой с изображением свадебной сцены в Нормандии. В столовой стояла мебель из старого английского дуба, а гостиная и спальни были обставлены американской имитацией в стиле чиппендейл и шератон. Тут и там можно было видеть несколько простых акварелей, бронзовые статуэтки Осмера и Пауэрса, мраморную Венеру работы ныне забытого скульптора Поттера и другие предметы искусства, но ничего особенно примечательного. На полу лежали ковры приятной, со вкусом подобранной расцветки. Миссис Каупервуд была немного шокирована наготой Венеры, сообщавшей дух европейской фривольности, непривычный для Америки, но ничего не сказала. Все выглядело уютно и гармонично, и она не считала себя вправе прекословить. Фрэнк гораздо лучше нее разбирался в таких вещах. Когда в доме появились горничная и лакей, супруги стали устраивать небольшие приемы.

Те, кто помнит первые годы своей супружеской жизни, лучше всего поймут малозаметные перемены, которые произошли с Фрэнком в силу его нового положения; подобно всем, кто связывает себя узами Гименея, он в определенной степени подпал под влияние своего домашнего окружения. Судя по некоторым чертам его характера, можно было представить, что ему суждено стать весьма респектабельным и достойным гражданином. Он оказался идеальным семьянином. Его радовало возвращение к жене по вечерам, когда он покидал оживленный центр города с шумным движением и спешащими прохожими. Здесь он мог чувствовать себя вполне благополучным и счастливым человеком. Мысль о накрытом обеденном столе со свечами (его идея); мысль о Лилиан в длинном платье из голубого или зеленого шелка (он любил, когда она носила эти цвета); мысль о большом камине с пылающими поленьями и о жене, свернувшейся в его объятиях, – все это будоражило его незрелое воображение. Как уже было сказано, книги его не волновали, но кроме сложных и хитроумных финансовых комбинаций его захватывало и само ощущение жизни – картины, деревья, нежные объятия. Все его существо стремилось к богатой, радостной и полноценной жизни.

Миссис Каупервуд, несмотря на разницу в возрасте, в то время оказалась подходящей для него спутницей. Однажды она проснулась к жизни и с тех пор была ласковой, отзывчивой и мечтательной. Оба хотели завести ребенка, и через некоторое время она шепотом сообщила ему счастливую новость. Она считала себя виновной в своей предыдущей бездетности и была удивлена и обрадована, когда убедилась, что это не так. Перед ней открылись новые возможности: образ прекрасного будущего, перед которым она не испытывала страха. Ему нравилась мысль о продолжении рода; для него она была окрашена в почти собственнические тона. В течение дней, недель, месяцев и лет – по меньшей мере, первых четырех или пяти, – он испытывал живое удовольствие от вечернего возвращения домой, прогулок во дворе, катания вместе с женой, приглашения друзей на ужин, разговоров с ней и перечисления тех вещей, которые он собирался сделать. Она не понимала его сложных финансовых ухищрений, и он не трудился объяснять их.

Но ее любовь, ее чудесное тело, ее губы и спокойные манеры, двое детей, появившихся на свет за четыре года, продолжали восхищать его. Он качал на колене своего первенца Фрэнка-младшего, глядя на его пухлые ножки, блестящие глаза и младенческий ротик, похожий на бутон, и гадал о чуде появления детей на свет. В этой связи многое давало пищу для размышлений: зарождение через крошечный сперматозоид, удивительный период созревания плода в материнской утробе, недомогания и опасности, связанные с родами. Ему пришлось пережить действительно напряженный период перед рождением Фрэнка-младшего, потому что миссис Каупервуд была испугана. Он страшился потерять ее и тревожился о возможной утрате ею красоты; первое настоящее беспокойство он испытал, когда стоял за дверью в день рождения младенца. Чувство было не таким уж сильным – он умел держать себя в руках, однако он беспокоился, отгоняя мысли о смерти и конце их счастливой жизни. Затем, после страшных ее криков, ему сказали, что все в порядке, и разрешили посмотреть на новорожденного. Эти переживания расширили его представление о мире и сделали его размышления о жизни более основательными. Его понимание того, что жизнь таит в себе трагедию, словно рисунок дерева, покрытый слоем лака, наполнилось особым смыслом. Маленький Фрэнк, а потом голубоглазая и златокудрая Лилиан на какое-то время завладели его воображением. Идея семейной жизни была очень важна. Так устроена жизнь, и домашний очаг по праву считается ее краеугольным камнем.