Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Ее взгляд был неподвижен, губы плотно сжаты, с таким же успехом он мог бы разговаривать с покойницей, только эта учащенно дышала. Собственные слова вызвали в нем глубокое разочарование. Сказанное было величайшей ложью, почти предательством. Он обманул сам себя. Все должно было быть по-другому – другие слова, другой эффект. Перед его взором, столь пристальным, что порой он переставал что-либо различать, она сидела с отрешенным видом, как будто вокруг никого не было, устремив полный беззастенчивой откровенности взгляд прямо на него, но видела, казалось, только пустоту.

«Или мне уйти?» – спросил он со значением, прекрасно осознавая, что опять говорит не то.

Ее рука, лежащая на колене, чуть пошевелилась, будто смахнула на пол сказанное им. Однако ее молчание придало ему сил. Возможно, за ним стояло раскаяние, а быть может, и страх. Была ли она сражена его реакцией, будто ударом молнии? Ее веки опустились. Он, казалось, понял больше, чем когда-либо, – он понял все! Великолепно – но придется заставить ее пострадать. Без этого он не мог. Он все понимал, но счел совершенно необходимым произнести с нарочито притворной вежливостью: «Я не понимаю – будьте так добры…»

Она встала. На мгновение ему показалось, что она сейчас уйдет, и его сердце словно кто-то дернул за нитку, как марионетку. Это было больно. Он остался безмолвно стоять с открытым ртом. Но она сделала нерешительный шаг в его сторону, и он невольно отступил. Они стояли друг напротив друга, и обрывки письма лежали у их ног – как непреодолимое препятствие, как символ вечной разлуки! Вокруг них лицом к лицу неподвижно стояли три другие пары, как будто ожидая сигнала к любому действию – будь то борьба, спор или танец.

Она сказала: «Алван, не начинай!» – и сквозь страдание в ее голосе ему послышалось предостережение. Он прищурился, словно пытаясь пронзить ее своим пристальным взглядом. Ее голос тронул его. Его устремления к великодушию, щедрости, превосходству прерывали вспышки негодования и тревоги – он страстно желал знать, как далеко она зашла, и боялся это узнать. Она взглянула на разорванное письмо. Потом она подняла глаза, и взгляды их снова встретились и сцепились намертво, скованные вечным соучастием. Торжественная тишина исполненного покоем дома, окутавшая их взгляды, на мгновение показалась ему необъяснимо коварной, ибо он боялся, что она скажет лишнее, нечто, что сделает его великодушие невозможным. За глубокой скорбью на ее лице он видел раскаяние, раскаяние в содеянном, раскаяние в промедлении, сожаление о том, что она не вернулась на правильный путь – неделей раньше, днем раньше, да пусть хоть часом раньше.

Они боялись вновь услышать звук своих голосов; ведь каждый из них мог сказать что-то непоправимое, а слова страшнее, чем поступки. Но скрытая в неясных движениях души каверзная неизбежность внезапно заговорила устами Алвана Хёрви. Собственный голос вызывал у него интерес и скептическое любопытство, как будто это говорил актер в кульминации напряженной сцены.

«Если ты что-то забыла… конечно… я…»

Глаза ее на мгновение вспыхнули, губы задрожали, и теперь уже в ее устах обрела голос та таинственная сила, что неотступно витает меж нами, – низкий кураж, своенравный и неподвластный, как порыв ветра.

«К чему все это, Алван?.. Ты знаешь, почему я вернулась… Знаешь, что я не смогла…»

«А это тогда что?» – с раздражением перебил он, указывая на обрывки письма.

«Это – ошибка», – поспешно прошептала она.

Ответ изумил его. Он уставился на нее, будучи не в силах произнести ни слова. Он хотел было расхохотаться, но в итоге лишь непроизвольная усмешка исказила его лицо, подобно гримасе боли.

«Ошибка…» – медленно повторил он и тут понял, что говорить дальше не в состоянии.

«Да… Это было честно», – очень тихо произнесла она, точно обращаясь к памяти о чувстве из далекого прошлого.

И тут он взорвался.

«Да будь она проклята, твоя честность!.. Какая же тут честность?.. И давно ты в честные записалась? Зачем ты пришла? Кто ты теперь?.. Такая же честная?»

Он шел на нее, разъяренный, словно вслепую. За эти три быстрых шага он потерял связь с материальным миром и его закружил нескончаемый вихрь вселенной, сотканной из ярости и душевных мук, пока вдруг он не обнаружил ее лицо – прямо перед своим. Он внезапно остановился и будто вспомнил нечто, что слышал очень давно:

«Да ты понятия не имеешь, что такое честность», – прокричал он. Она не дрогнула. Он со страхом ощутил, что все вокруг оставалось без движения. Она не шелохнулась, его собственное тело оказалось на прежнем месте. Равнодушный покой окутал их неподвижные фигуры, дом, город, весь мир – и пустяковую бурю его чувств.