Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Дэвидсон высадил там своего яванского магната и, поскольку до прилива оставалась еще пара часов, сошел на берег поразмять ноги.

Это был небольшой поселок, домов на шестьдесят – большая часть стояла на сваях над рекой, остальные были разбросаны среди высокой травы. От обращенных к лесу дверей вели тропинки. На очищенный участок со всех сторон наступали джунгли, превращая воздух в мертвенно горячее застойное марево.

Все поселение вышло на берег. Молча, как это принято у малайцев, уставившись на бросившую посреди реки якорь «Сисси», они дивились пароходу, словно явлению ангела. Старики разве что слышали о таких судах, да и из молодых мало кто такие видел. В полном одиночестве Дэвидсон прогуливался по тропинке вдоль леса, но, почувствовав дурной запах, решил, что дальше идти не следует.

Пока он стоял, утирая лоб, до него донеслось восклицание: «Боже мой! Да это же Дэви!»

У Дэвидсона, как он потом рассказывал, от этого возбужденного голоса челюсть упала, что твой якорь. «Дэви» его называли товарищи его младых дней – уже много лет он не слышал этого обращения. Он изумленно оглянулся и увидел, как из высокой травы, в которой едва виднелась крыша маленькой хижины, вышла белая женщина.

Только представьте себе его удивление: в диком месте, которого даже на карте не найти, в поселении беднее самой нищей малазийской деревни, из зарослей травы выходит белая женщина, шурша причудливым чайным платьем из выцветшего розового атласа, с длинным шлейфом и потертой кружевной отделкой. Ее глаза чернели как угольки на болезненно бледном лице. Дэвидсону показалось, что это сон, бред. Из деревенской грязевой ямы (а именно ее отвратительный запах учуял Дэвидсон немногим ранее) с громким фырканьем выскочила пара буйволов. Охваченные паникой от такого явления, они унеслись прочь, с треском ломая кусты.

Женщина подошла ближе и, протянув руки, положила их на плечи Дэвидсону. «Вот это да! Ты ни капли не изменился. Все тот же Дэви», – воскликнула она и безудержно рассмеялась.

Ее смех подействовал на Дэвидсона как гальванический удар на покойника. Каждый мускул его содрогнулся. «Хохотушка Анна», – произнес он, как завороженный.

«Все, что от нее осталось, Дэви. Все, что от нее осталось».

Дэвидсон взглянул на небо; но воздушного шара, с которого она могла бы сюда свалиться, там не оказалось. Опустив глаза, он уперся рассеянным взглядом в ребенка, вцепившегося темной лапкой в розовое атласное платье – он выбежал за ней из травы. Увидь Дэвидсон перед собой живого чертенка, он не вытаращился бы на него так, как на этого мальчугана в грязной белой рубашке и рваных штанишках. Круглая голова в густых каштановых кудряшках, очень загорелые ноги, веснушчатое лицо и веселые глаза. Когда мать сказала ему поприветствовать джентльмена, он добил Дэвидсона, обратившись к нему по-французски.

«Bonjour».

Придя в себя, Дэвидсон молча посмотрел на женщину. Она отослала ребенка обратно к лачуге. Когда тот скрылся в траве, она развернулась к Дэвидсону и попыталась заговорить, но после слов: «Это мой Тони», – разразилась долгими рыданиями. Ей пришлось опереться на плечо Дэвидсона. Одолеваемый глубоким сочувствием, он встал как вкопанный там, где она ему повстречалась.

Вот это встреча, да? Бамц послал ее посмотреть, что это за белый высадился на берег. А она узнала его, хоть и не видела его много лет с тех пор, как юный Дэвидсон сам занимался добычей жемчуга, водился с Гарри Ныряльщиком и прочими – самый спокойный в той компании изрядных дебоширов.

Перед тем как вернуться на борт парохода, Дэвидсон выслушал почти всю историю Хохотушки Анны, а по дороге к берегу пообщался даже с самим Бамцом. Она сбегала за ним в хижину, и тот вышел вразвалочку, руки в брюки, с невозмутимым и небрежным видом, под которым скрывал свою склонность к подобострастию. Да-а-а-а уж. Он подумывал осесть здесь, вместе с ней – и он кивнул на Хохотушку Анну, которая стояла рядом, простоволосая, изможденная и ужасно взволнованная.

«Мне не нужно ни румян, ни красок, Дэви, – вмешалась она, – только бы ты сделал то, что он хочет. Ты знаешь, я всегда была готова поддержать своего мужчину – просто никто не давал мне такой возможности».

Дэвидсон нисколько не сомневался в ее искренности. А вот в добросовестности Бамца сомнения были. Бродяге хотелось, чтобы Дэвидсон пообещал заходить в Мирру более или менее регулярно. Бамцу, как ему самому казалось, открылась возможность подзаработать на ротанге – если бы только было какое-нибудь надежное судно, чтобы доставлять товары на обмен и вывозить его продукт.