Наоми Френкель - Дом Леви

Господин Леви уходит в свой кабинет. Никогда сердце его не было так близко к сыну, как сейчас. Заголовок в газете провозглашает о смерти сталевара Пифке. «Убийство нашего литейщика – дело мерзкое. Застрелили совсем молодого человека, – со страхом думает господин Леви, укрывая колени тигриной шкурой. – Этому поколению суждено бороться за будущее страны. Мы воевали с внешним врагом, они стоят перед врагом внутренним. И Гейнц тоже, сошедший в уголовный мир, чтобы спасти свой дом, вернулся раненым с фронта. Убивают сыновей – одному тело, другому – душу. Шальная пуля попала в грудь Генриха Пифке. Шальная пуля…Пистолеты даны в руки, тренирующиеся убивать. Мерзкое дело».

Господин Леви видит в окно Эдит, идущую по аллее и исчезающую за поворотом. Перед домом – новый автомобиль. «Мне надо обратиться к доктору Гейзе. Он обещал мне поинтересоваться другом Эдит, но что пользы от того, что я узнаю? Дом-то мой будет перед ним открыт».

Господин Леви встает и уходит в свою библиотеку.

Гейнц из окна видит Эдит, покидающую дом. «Пусть идет ко всем чертям к своему Рифке. Убийцу я не впущу в мой дом. Я поклялся охранять мой дом от ужаса этих дней. Она не разрушит мне последнее наше убежище. Пусть идет с ним куда хочет». Он опускает жалюзи, ложится в постель и пытается уснуть.

Уже второй день тело покойного Хейни лежит в «салоне» его дома, и высокие свечи пылают у его изголовья. Занавеси опущены на окнах. Портрет Маркса на стене обернут в черный креп. Черный гроб стоит на столе, и в нем Хейни в праздничном костюме, и огромные его руки, скрючившиеся от боли в последний миг, лежат на груди.

Мать не отходит от гроба сына. Ночью дремала на стуле. Каждый раз, когда голова ее откидывалась вбок, она вздрагивала в испуге, и, видя сына, лежащего перед ней, по привычке прислушивалась к его дыханию.

В зеркале на комоде отражался гроб и мигающие свечи. Над свадебным портретом и под фотографией Союза футболистов «Борусия» лежали кипы газет. Пролетарские газеты всех направлений, профсоюзные газеты, специальные выпуски рабочих партий, и во всех – портрет Хейни, статьи о нем и его гибели, стихи и тексты песен. В течение одного дня завоевал Хейни свой мир: «Хейни-пустое место» стал героем Хейни.

Ломая пальцы, сидит мать, и старая ее голова трясется: «Сын как отец. Кайзер убил отца, республика убила сына. Проклятая страна, убивающая отцов и сыновей». В свете мигающих свечей кажется, что Хейни прислушивается к ней из гроба пожелтевшим лицом.

Запах хвои стоит в комнате, запах многих чужих людей. Между свежей зеленью сосен – бумажные и восковые цветы. На широких шелковых лентах надписи –

«Ты жизнь покинул слишком рано. Наша скорбь будет вечной раной»,

«Молодость твоя выстлана слезами, мы проводим тебя скорбными глазами»,

«Мир праху твоему, твоя беда нами не будет забыта никогда».

Жители переулка чередой проходят мимо гроба. Мужчины снимают шапки, женщины плачут: «Лучших из нас убивают, сволочи показывают свою силу». Жена Шенке с опущенной головой оплакивает Хейни и всю свою жизнь.

Женщины возвращаются в кухню – выразить соболезнование Тильде и сиротам. Сидят рядом с ней, на диване. На столе – гора телеграмм и писем скорбящих и гневающихся людей. Много денежных вспомоществований пришли Тильде – от профсоюзных организаций, заработная плата, подарок к Рождеству вместе с пожертвованием и соболезнованием от фабрики, деньги из разных областей страны. Фотографы слетелись и снимали вдову, темную кухню, старый диван, маленького Макса в кроватке, тряпки, которыми были законопачены окна, торчащие из щелей. Весь день и весь вечер женщины переулка помогали в кухне, варили, стирали, возились с детьми.

– Хейни твой, Тильда, был гордостью нашего переулка. И он доказал, что многого стоит.

– Но я-то, я – пустое место, – вздыхала вдова под треск швейной машинки, бесконечное стрекотание – днями, месяцами, годами давили ее ноги на педаль машинки, которую она так хотела, и колеса согнули ее спину, выбелили волосы, и стрекотание стало ритмом ее скорби. Она встает и входит в «салон» садится рядом с матерью. Она не плачет, она отдала сердце Хейни, и желтое лицо его в мигании свечей возвращает ей всю любовь.

У киоска Отто ведет спор от имени Хейни. Здесь горбун, долговязый Эгон, здесь Флора и Бруно, покинувшие прилавок, и Оскар, пришедший с друзьями и подругами, и много жильцов переулка, которые были свидетелями того ужасного утра. Все, кроме Пауле. Он исчез в эти дни из переулка, и вместе с ним Шенке, неизвестно куда пропавший. Отто уже охрип, и рядом с ним стоит жена его Мина с хмурым взглядом, придающим тяжесть его словам. Полицейские проходят мимо киоска, удивляются толпящейся массе людей, прислушиваются к разговорам.