Наоми Френкель - Смерть отца

– Официант, вина. В честь твоего приезда, Александр. Я уже все глаза проглядел в ожидании тебя. Все эти годы я был один, – глаза Георга излучают тепло.

Чокнулись. С серьезным выражением смотрит Александр на друга. За соседним столиком соединили руки мужчина и женщина. Танцовщицу сменила высокая певица:

Трое мужчин в форме штурмовиков входят в ресторан. Уверенными шагами проходят они между столиков. И дыхание откровенного насилия внезапно возникает в зале. То тут, то там за столиками неуверенно поднимается рука в жесте «Хайль Гитлер».

– Хайль Гитлер! – гремят одновременно трое в ответ.

Александр провожает взглядом штурмовиков, пока те не усаживаются за столик.

– Я вовсе не преувеличиваю, Георг, извини, что повторяюсь, но кто знает, когда нам еще выпадет поговорить. С того момента, как я прибыл в Европу, мучают меня определенные мысли. Вы не столь чувствительны, как я, к окружающей вас атмосфере. Говорю тебе, не материальный кризис меня беспокоит. Есть в настоящем кризисе нечто такое, что отличает его от всех предыдущих кризисов. Действительность стала небезопасной, действительность духовная и душевная перестала действовать по законам разума.

– Не дай Бог, Александр, не дай Бог! – громко протестует Георг. – Все еще существует естественная духовная реальность по законам, которые можно критиковать по вечным историческим и человеческим понятиям. Это переходной период, и понятно, что явление это преходящее.

– Переходный период? Между чем и чем, Георг?

– Это необходимый результат демократического развития. Завершился период индивидуального либерализма, священных прав частной собственности. Мы, воспитанники либеральной эпохи, не можем понять, что демократия, во имя которой мы воевали, означает равенство. Кончились самостоятельные единоличники. Право на частную собственность уже не священно!

– Нет, Георг, это не так, – Александр кладет свою большую ладонь на стол между стаканами вина, – говорю тебе, что действительность здесь слаба и бессильна, и вовсе не является просто переходном периодом. Это период жестокого испытания. Мы пришли к самому краю, к последней границе мира. И тут каждый человек должен решить, по какую сторону этой границы он находится, какой стороне он принадлежит. Философствовать, стоя над пропастью, – указывает Александр в пространство набитого до отказа ресторана, – не время.

– Я во многом согласен с тобой. Согласен, что надо действовать, чтобы спастись. Но я не верю в то, что это последний час испытания. Мы живем среди народа с древней культурой в период, зависящий от международного развития. Демократия не только означает равенство равных, но и неравных. Мы, евреи, никогда не будем равны им, отсюда и наше великое разочарование. Но это логический результат переходного периода внутри древней культуры.

– Культуры тоже смертны, Георг. Не провозгласил ли Ницше о смерти всей культуры, о смерти Бога?

– Ну, да, Бог, в общем-то, еще агонизирует, – отвечает в раздумье Георг, – еще борется и колеблется между жизнью и смертью, – и наливает вино в пустой стакан.

Александр замолкает, погружаясь в размышления, затем говорит Георгу:

– Не первый раз я оставляю свою маленькую страну и приезжаю в Германию. Но ныне я по-другому воспринимаю цели сионистского движения. Прибавились к ней основы, которых я раньше не знал. Понимаешь ли, Георг, в то время, когда мир удаляется от понятий праотцев, мы совершили обратное – вернулись в мир праотцев по новой дороге. В мировом освещении наше маленькое движение видится нам, как движение всемирной важности, сохраняющее вечные ценности во имя всего мира. В моем мире Бог не умер.

– Это верно, Александр.

– Помнишь, Георг, как мы встретились в моей маленькой берлинской квартире после убийства политического деятеля еврея Вальтера Ратенау. Мы были в шоковом состоянии, и кто-то встал и сказал: мы, сионисты, нас мало, но мы строим мост для спасения евреев Германии. На него рассердились. Ни одному из нас не пришла такая, в общем-то, всеобъемлющая мысль. Сионизм был освобождением каждого из нас. Мы лишь инстинктивно ощущали, как это свойственно молодым, что ни один из нас здесь не сможет достичь личной цельности.

– Да, да… Несомненно, это было влияние положительных основ либерализма.

– Георг, мы можем продолжить разговор, который тогда начали. Только вот прибавились новые основы, о которых мы тогда и предположить не смогли. Именно сейчас возложено на нас хранить великие гуманистические основы либерализма.