Наоми Френкель: Смерть отца

– Разрешите мне сказать, – выпрямляется Александр, и замкнутое его лицо смягчается и словно бы озаряется, – отец ваш был моим другом. Не было больше у меня такого друга. Мы были мечтательными юношами. Даже, если у нас мечты были разные, и пути наши разошлись, но были мы скроены из одного материала. Это то, что я хотел сказать вам о вашем отце. Он был великим мечтателем. Артур всегда был великим мечтателем…

Гейнц сминает окурок в фарфоровом блюдце, стоящем на ковре между его ног. Ждет, пока испарится тонкий дымок, поворачивает голову к Александру, и в голосе его печаль:

– Да, отец был большим мечтателем, ибо мы были людьми действия, сыновьями без предвидения, без идеала. Потому мы его не понимали, пренебрегали его душевным богатством, которое он всегда пытался нам передать. Остались мы духовно бедными, привязанными к мелочам жизни без возможности взмыть. И отец был человеком действия, но мечта была для него главной, а действия – делом второстепенным. Мы тоже иногда мечтаем, но мечта эта, всего лишь как приправа к нашим делам.

У дверей, опираясь на стену, стоит старый садовник. Он тихо и незаметно вошел в комнату. Когда Гейнц кончил говорить, он покачал головой в знак согласия.

Дед, который все это время стоял на ногах, садится тоже на скамеечку, с удивлением смотрит на Гейнца, и движением, которое у него никто некогда не видел, отирает рукой лоб.

– Мечтатель? – говорит он громко, как человек, что только сейчас понял нечто важное по значению, чего не знал до сих пор, – Артур мой был мечтателем. Но… – плечи его неожиданно сжимаются. – Но все мечты были у него отняты, и это убило в нем силу жизни, большую силу жизни, которым отличалась семья Леви.

Опустело в безмолвном кабинете кресло, покрытое шкурой тигра, в котором долгие годы любил сидеть, погруженный в свои мечты Артур Леви.