Наоми Френкель - Дети

– Раздадут бесплатно радиоприемники всем гражданам страны.

Филипп отошел от Гейнца.

– Также разделят большие универмаги на маленькие лавки. Мелкие торговцы поделят между собой большие трофеи. Речь, конечно, идет о больших еврейских магазинах.

Гейнц не сводит глаз со старухи-матери, прижатой к стволу липы, опирающейся на палку покойного мужа, и лицо ее окаменело. Самолет все еще кружится и разбрасывает листовки. Одна из них падает к ее ногам, но она не подбирает ее. Сапожник Шенке в мундире штурмовика наклоняется, поднимает листовку и подает ей, она не берет. Он размахивает листовкой перед ее лицом, но ни один ее глаз не моргнул.

– Бери, старуха! – тычет Шенке листовку ей в лицо. – Читай. Посмотри, с какой добротой относятся к народу!

Она смотрит на него как глухая. Ее отчужденный взгляд выводит Шенке из себя. Он выхватывает из ее рук палку, нанизывает на ее острый конец листовку и несет, как знамя. Мгновенно вокруг него собирается хохочущая толпа, она оттесняет старуху. В этой бесчинствующей массе Шенке играет роль воинственного героя. Мина вклинивается в толпу, чтобы добраться до палки, отобранной у старухи. Люди защищают Шенке, толкают ее, и Шенке продолжает шествовать с палкой-флагом. Мина все же пытается добраться до нациста. Так они доходят до киоска Отто. И тут, как хищная птица, с распущенными волосами, горящими глазами, набрасывается на него супруга, госпожа Шенке, выхватывает палку, и голос ее гремит над всей толпой:

– Свинья! Двуногая свинья!

Этот крик заставляет старуху-мать сойти с места, схватить за руку ребенка, которого Мина оставила с ней, и торопиться к госпоже Шенке, которая несет ей навстречу ее палку. Старуха отдает ей ребенка и старается добраться до киоска. Палка поднята в ее руке, пальто распахнуто, полы развеваются. Из толпы, плотно окружившей киоск, раздается страшный крик Мины. Тихая, сухая Мина потеряла присутствие духа, толкает и ударяет всех, чтобы пробиться к киоску и сорвать флаг со свастикой.

– Я покажу вам! – кричит она. – Сейчас покажу вам!

– Мина, нет! Подожди, пока я буду с тобой! Мина!

Но крик матери теряется во множестве голосов вокруг Мины, которая уже добралась до киоска и протянула руку к флагу. Руки Пауле обхватывают ее сзади, и она отбивается. Никто не приходит ей на помощь. Рука Ганса Папира возникает перед ее лицом! Рука наносит ей пощечину. Взгляд ее помутился. И все же снова горят острым пронзительным взглядом ее глаза. Лицо Мины обращено к Гансу Папиру, губы ее сжаты, уста не издают ни звука. Своим огромным телом Ганс толкает Мину шаг за шагом к стене киоска. Ладони его гуляют по ее лицу, она прижата к стене. Весь киоск сотрясается. Толпа молчит. Все боятся Ганса. Толпа увеличивается. Никто не приходит на помощь к Мине.

– Надо помочь ей! – кричит Гейнц у окна.

– Мы? – сдерживает его хриплый голос Филиппа. – Мы не можем здесь помочь ни одному человеку.

Старуха добралась до киоска, все ее морщины в движении. Молодые ее карие глаза пылают, палка над ее головой, платок слетел с ее головы на снег, и ноги ее топчут его. Толпа образует коридор, расступаясь и давая ей пройти до Ганса Папира. Мать становится между Гансом и Миной. Опускает палку и опирается на нее всей тяжестью своего тела. Нет у нее оружия против него, кроме пронзительных глаз, которые встречаются с его взглядом. Ганс поднимает кулак, но тут же опускает.

– Свинья! – кричит госпожа Шенке. – Двуногая свинья!

Госпожу Шенке Ганс побаивается, и отступает. Мина отрывается от стенки киоска, становится перед всеми и выплевывает сгустки крови на снег.

– Эта кровь, – старуха поднимает палку, словно собирается швырнуть ее в толпу, – приведет к рекам крови. Вашим молчанием вы открыли родники крови в этой стране. Из-за вашей трусости вырвутся реки крови, чтобы всех нас утопить. Ваша трусость оплачена будет кровью ваших сыновей и внуков...

Пауле появляется с вооруженными полицейскими, и они хватают старуху.

– Разойтись!

– Мама!

Силой потянула госпожа Шенке Мину и ребенка в свой подвал. У пустого киоска на снегу остался лишь затоптанный платок старухи.

– Она больше не вернется, – говорит Филипп.

Гейнц закрывает окно, лицо его бело, как мел, руки обвисли.

– Гейнц, страна, в которой происходят такие вещи, где среди бела бесследно исчезают люди с улицы, страна, в которой нет ни суда, ни судьи, не место для жизни таких людей, как мы с тобой. Гейнц, ты не выйдешь отсюда на улицу!

Гейнц испуганно смотрит на Филиппа, который продолжает: