Наоми Френкель - Дети

– Езжай! Езжай! – продолжала кричать Гильдегард, – нельзя терять подвернувшийся случай. – Он сделал усилия сдвинуть ноги с места, поскользнулся на ошметках льда, упал, поднялся, пошел, и голос ее преследовал его. – Машина моя во дворе! Алло! Ты меня слышишь? Ключи я оставила в машине.

Не помылся, рваные одежды спрятал под пальто. Дрожащими руками пытался завести машину.

Около Чертова озера остановился. Озеро замерзло. Лед хрустальным покровом замкнулся над жилищем чистейшей души принцессы. Деревья, как хладнокровные часовые, охраняли ее тюрьму. Он открыл окно машины, чтобы прислушаться к звукам и шорохам, которые, быть может, донесутся до него от закованной в лед принцессы, которая приготовила для него во льду кусок мела, брошенный им ей в один из дней прошедшего лета.

– Острый кусок мела – начертать им навечно на скале дату, когда Адольф Гитлер взял власть над страной.

«В город! – Шпац завел машину. – В город. Надо торопиться – спасать Аполлона, еврейского куплетиста, сидящего в застенках. Не терять подвернувшийся случай».

– Но где я найду Бено, поэта Бено?

В огромном здании правительственного дворца все окна были темны, стекла покрыты пленкой льда, кроме одного окна, из которого шел ослепительный свет. В прямоугольнике окна белело, как мел, лицо, на котором чернели усики и глаза. Темные глаза не двигались, устремленные в одну точку, словно старались ее загипнотизировать. Шпац на тротуаре с противоположной стороны улицы тонет в людской массе, но ему кажется, что глаза человека в окне устремлены на него. Где здесь Бено? – борется он бормотанием с этим гипнотизирующим взглядом и белым лицом.

– Хайль Гитлер! – несется массовый рев.

На тротуаре толкутся множества людей. Противники, поклонники, любопытствующие. Шпац из Нюрнберга между ними. Головы, головы, и над ними, в окне, темные гипнотизирующие глаза. Факельное шествие. Языки огня пылают в ночной мгле. Процессия останавливается под окном, факелы тянутся к вождю. В окне пунцовеет бледное лицо, покрывается возбуждением и хмуростью, и ореол пламени добавляет темноту его глазам. Они преследуют Шпаца, только его, среди всех только его.

– Да здравствует вождь! Германский вождь германского народа! Да здравствует Адольф Гитлер!

– Поднять руки! Все поднимают вверх руки! – приказ, неведомо кем поданный, режет по живому. Руки перед ним, руки сзади, слева, справа. И все – в сторону лица в окне, белого, безмолвного, окаменевшего. Но рука машет, в ней сила. Она обращается к множествам на тротуарах. Она тоже взметена.

– Хайль Гитлер!

«Глупо искать здесь Бено».

– Иисусе Христе! Я дожила до этого мига! До этого великого мига! – рыдает от счастья женщина за спиной Шпаца, который пытается сбежать из толпы, пробиться локтями, движимыми «силой отчаяния». Добрался до конца тротуара. Вокруг шаги марширующих колонн, флаги – берлинский бело-красный, и нацистский – черный, со свастикой.

– Черный, белый и красный – это наш флаг! – разливается песня по шоссе и тротуарам.

«Словно природа и событие объединились в эту ночь».

– Хайль Гитлер!

«Здесь Бено не найти», – продолжал Шпац цедить слова перед белым лицом в окне.

– Макс, – провозглашает женский голос, – если у нас родится сын, я назову его Адольфом.

Переступание ног, толкотня, расталкивание. Парни несут черно-белые флаги, и на каждом большими буквами имена погибших за дело Гитлера.

– Смирно! Отдать честь и уважение погибшим! Прижать руки к бедрам!

Шпац прячется за спиной человека, стоящего перед ним.

«Мы погибаем во имя Гитлера», – поют парни на шоссе.

«Не найти здесь Бено, надо оставить это дело, отставить!»

– Еврейская свинья. Мы научим тебя, как стоять здесь и не поднимать руки. Ты получишь урок.

– Кровь! – с ужасом закричал ребенок. – Мама, у него течет кровь.

– Тихо, Францхен, это ничего. Не смотри туда. Смотри на окно. На Адольфа Гитлера, Францхен.

Конский топот на шоссе. Полицейские приближаются к месту драки. Во главе всадников, на белом коне, видит Шпац офицера полиции Эмиля Рифке. Это первый раз он выступает открыто, со свастикой на груди. Хлыст в его руках со свистом рассекает воздух. Людская масса замирает и подтягивается на тротуарах. Мужчина, истекающий кровью, больше не виден. Толпа поглотила и увела его. Эмиль Рифке гарцует на белом коне перед публикой. «Разнесем черепа евреев – порождений дьявола», – гремит оркестр, и Эмиль Рифке плывет на волне этих звуков: