Наоми Френкель - Дикий цветок

Что там говорить, она знала секреты мужского тела! Языком прошлась по его позвоночнику, и все его нервы возбудились и обострились. Руки ее играли каждым уголком его тела. Постель горела, огонь захватил душу, и тело вспыхнуло сильным пламенем. Рот наполнился вкусом ее серебристых волос, обжигающих язык. Тела их слились, и когда он вошел в нее, она засмеялась. Сделала глубокий вдох и выдохнула ему в пламенеющее лицо горячее свое дыхание, застонала, и затем закричала:

«Быстрей!»

«Что?»

«Оторвись!»

Что заставило ее подпрыгнуть? Она зажгла настольную лампу около кровати, и бабка Бейлэши снова взглянула с укором на голую внучку, и внучка Бейлэши нажимала руками на свое тело и смеялась, кривя лицо от боли. Он сжал зубы и чувствовал себя полнейшим дураком, слыша ее смех. Сидел на простынях против странного его лица и молчал в смущении. Она смеялась и кричала:

«Ужасно печет внизу!»

«Что случилось?»

«Твои перцы».

Смеялась и кричала, пытаясь объяснить. Она очищала для него острые перцы от зерен и не помыла рук. Вот и приклеились к ее пальцам те острые зернышки перца, почти невидимые и неощутимые. Но теперь, когда она касалась его пальцами, зерна эти проникли в самое нежное место, и там все горит. И он поцеловал каждый ее палец, и она загорелась, то ли от перцев, то ли от страсти. Он пытался успокоить ее язык своим языком, но она закричала:

«Раньше надо искупаться!»

Сверкающая ванная комната ворвалась в спальню. Теперь он понял, почему она интересовалась ванной, умывальниками, унитазами и кафельными плитками. Таких сверкающих розовых тонов он еще никогда не видел. Она намылила ему тело, покрыв его ароматной пеной, и мягко давила рукой в те места, где были зерна перца. Затем подставила ему спину, чтобы он ее намылил и помыл, но он брызгал водой ей в лицо, снял немного косметику, и она выглядела намного красивее. Он обмыл всю ее от головы до лодыжек, и она вся подрагивала и постанывала под струями воды из душа, пока не закрыла краны и сказала голосом, в котором слышались нотки приказа:

«Капитан, можно идти в атаку!»

По дороге к постели у него мелькнула мысль, что Адас, принцесса в плену своей красоты, приводит в смущение, ибо избыток красоты тяготит душу, а некрасивость вносит в сердце радость, шаловливость и легкость. Затем уже не думал ни о чем. Она принесла ему эту ночь, как дар, оставила гореть ночник, и розовый абажур сеял мягкий слабый свет, но теперь дед и бабка не мешали. Из своих рамок они смотрели на двух исступленных безумцев, которых, несомненно, не видели в свои времена, и сомнительно, видели ли в этом поколении в этой постели. Ночь подбрасывала их, как бывает, когда прыгают в высоту. Она то кричала, то стонала, то лежала тихо, как будто для нее все кончилось. И тогда лежала недвижно, но он чувствовал ее легкое дыхание на своей шее. Мягко прижимала лицо к его лицу. И он затихал на миг, и гладил ее волосы, но эта минута покоя проходила, и они снова впадали в буйство. И так раз за разом, пока не сразила их усталость, и они лежали опустошенными от страсти. Она выключила ночник, и спальня погрузилась в темноту.

Она прижалась к нему всем телом, он положил руку ей на грудь, но только от избытка ласки. Лежали и молчали. На потолке, словно пойманное темнотой, трепетало пятно света, пытающееся вырваться из тьмы. Это напомнило ему белый лист Сгулы-Метулы, на котором трепетало темное пятно, схваченное ослепляющими лучами солнца пустыни, и он вспомнил маленькую девочку-сержанта, которой принес столько горечи и боли, и по коже прошла холодная дрожь, хотя лежал он в теплой постели. Хотел снова вернуться к Бейлэши, но чувствовал, что устал. Комната была тиха, несмотря ветер и дождь за окнами. Иногда рука ее искала его руку, сжимала ее и оставляла. Иногда она клала голову на его руку и касалась волосами его лица. И он поглаживал ее волосы, лицо, грудь, и замирал, проваливаясь в приятную дрему. Но она приподнялась на локтях и сказала с упрямством в голосе:

«Может, скажешь что-нибудь?»

«Ну, как я был?»

«Как перчатка на руке».

«Ну, а ты – бомба!»

«Была на высоте?»

«Не то слово».

Утром все выглядело иным и отчужденным. Они расстались впопыхах, ибо она торопилась на службу, и прошло много времени, пока нанесла на себя всю косметику. Он ожидал ее в кухне и думал о следующей их встрече. Они, несомненно, увидятся, нет причины, чтобы они не увиделись. Он был уверен, что они увидятся. Она вошла в кухню – в форме, с серебристым клубком на макушке, не успели они ни поесть, ни выпить, лишь перебросились короткими фразами и обменялись телефонами. Дождь так и не прекратился, и под зонтиком он сказал ей, что ждет от нее звонка, и она сказала, что позвонит, когда ей захочется. Когда она стала удаляться, он крикнул ей вслед: «Будем на связи!», но не был уверен, услышала ли она.