Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы

В город они обычно отправлялись в субботу после занятий. Перед тем как сесть в автобус, мама говорила:

— Больше чем на пять рублей мы покупать не станем.

— Ладно, — соглашался Петрик, очень довольный. И в самом деле: пять рублей ему казались огромными деньгами.

— И, пожалуйста, — говорила далее мама, — если я слишком увлекусь, ты меня сдерживай.

— Конечно! — вновь соглашался Петрик.

Но в душе он думал, что если мама увлечется марками, то ему, пожалуй, простительно будет не очень ее сдерживать, потому что и он сам может увлечься — и тогда кто будет сдерживать его?

Разумеется, они тратили не пять рублей, а значительно больше. Один раз даже одиннадцать рублей сорок пять копеек! Тогда у обоих был смущенный вид, и по дороге домой оба чувствовали себя злостными растратчиками.

И весь обратный путь Петрик с виноватым видом заглядывал маме в лицо.

— Теперь целый месяц не поедем… — говорил он. — Или две недели… Ладно?

— Все из-за этой Тувы, — говорила мама. — Такие красивые марки! Не могли устоять…

— А Испания? Тоже не могли устоять?

— Да, — сознавалась мама, — Испания тоже…

Приехав домой, прямо в шубах, потому что нетерпение их доходило до высшей точки кипения, они бросались к марочному альбому и немедленно сверяли свою покупку. И обычно Петрик торжествующе кричал:

— Ага! Ага! Есть! Я говорил, такая есть! Ну? Что теперь делать?

Немного смущенная, мама говорила:

— Ну и что ж? Ничего страшного… Кому-нибудь подаришь… Такая прехорошенькая марочка!

А вечером, если у мамы не было в институте занятий, и, если папа еще не пришел с завода или отдыхал, и если Кирилка и Опанас уже разошлись по домам, Петрик приглашал маму в марочные страны. Для этих путешествий всегда лежало несколько марок в отдельной коробочке; у них существовало такое правило: если они ничего не знают о стране, из которой марка, в альбом ее пока наклеивать нельзя.

Оба садились на тахту, зажигали настольную лампу и раскладывали большущую карту всего мира.

— Ну? — говорила мама.

— Можно отправляться в путь-дорогу! — подхватывал Петрик.

— Куда же мы сегодня поедем?

— Вот марка с полосатенькой зеброй. Откуда она?

Мама щурилась, внимательно разглядывая марку.

— Чудесно, — говорила она, — нам предстоит далекое путешествие! Мы отправляемся в Африку! Это марка «Мозамбик». Португальская колония в Африке. Знаешь, где Африка?

— Конечно, знаю! — с видом глубокой учености отвечал Петрик. — В Америке!

— Ох, глупый! — смеясь, говорила мама. — Африка это Африка, Америка это Америка! Вот посмотри, где Африка. А вот тут Америка… И смотри, какой между ними огромный океан. Вот погоди, мы скоро отправимся с тобой в Америку, тогда узнаешь, как это далеко от Африки…

— Поедем? — говорит Петрик.

— Поедем! — говорит мама.

Конечно, они не садятся ни в лодочку, ни в кораблик, ни даже в поезд, они не берут в руки чемоданов и не становятся маленькими, не больше хлебной крошки, но все равно это бывает очень интересно!

— Вот, — говорит мама, — мы садимся на поезд и мчимся прямо на юг, в Одессу.

— Сколько дней? — спрашивает Петрик.

— Тридцать шесть часов… Нашел Одессу?

— Нашел. У моря.

— «Есть пароход на Дальний Восток?» — спрашиваем мы у начальника порта. «Сейчас отчаливает!» говорит начальник, и мы скорей-скорей бежим на пароход.

— Успеваем?

— Конечно. Мы взбираемся по трапу, и сразу раздается команда: «Отдать концы!» и три гудка…

— Ну что ты, мама! — восклицает Петрик. — Сначала три гудка, потом убирают трап, потом уж команда «Отдать концы!»

— Ну, Петрик, все эти морские обычаи я знаю не очень хорошо. Конечно, бывает, как ты говоришь…

— Дальше что?

— Дальше мы едем в Стамбул. Это самый большой турецкий город. Из Стамбула мы попадаем в Каир. И оттуда плывем по Красному морю в город Аден.

— Вот город Аден! — говорит Петрик.

Вместо парохода по Красному морю плывет его палец.

— Правильно. Но тут капитан говорит: «Дальше наши дороги расходятся. Мы держим путь на остров Цейлон и оттуда во Владивосток, а вам нужно на восточный берег Африки. Там и есть Мозамбик. Вам придется пересесть на другой пароход».

— А мы что? — спрашивает Петрик.

— И мы прощаемся с капитаном и со всем пароходом и садимся на самолет. Хочешь на самолете?