Валерий Воскобойников - Утренние прогулки

Один день можно плыть по Неве до Ладожского озера. Там можно поселиться на необитаемом острове, прожить несколько суток и питаться рыбой. Потом можно плыть дальше по реке Свирь в Онежское озеро. Там тоже есть острова. Потом по каналам, которые еще проложил царь Петр Первый, переплыть в Волгу. А по Волге — через знаменитые города и шлюзы электростанций — можно доплыть до Астрахани и даже до Каспийского моря. Назад — мы сами — в поезде, а катер — в багажном вагоне или на специальной платформе.

— Вот это путешествие так путешествие — на целый месяц, через всю страну. Я с детства мечтал о таком, — сказал Федор Матвеевич.

— И я тоже мечтала, — ответила мама.

В воскресенье мы поехали смотреть катер.

Это был настоящий корабль. Он стоял на берегу на специальной подставке. Только краска на бортах у него была старая, и каюту надо было подремонтировать.

— Весной придется поработать, — сказал Федор Матвеевич.

А в следующее воскресенье утром за мной приехал папа.

Мамы уже дома не было, когда папа приехал. Она надела новое платье и пошла с Федором Матвеевичем смотреть какой-то фильм на утренний сеанс.

А я уже ждал с вечера папу и волновался.

Когда он вошел, я даже не поздоровался, а только стоял и смотрел на него. И он тоже молчал, а потом проговорил:

— Хочешь, поедем в аэропорт. Посмотрим, как самолеты взлетают.

Он положил на стол букет цветов, я надел пальто, и мы сразу пошли на трамвай.

Мы сидели в трамвае рядом.

— Расскажи, как дела у тебя в школе? — попросил он.

Я не знал, о чем рассказывать, и сказал:

— Хорошо.

— У меня тоже — хорошо, — сказал папа. — Я придумал такую систему — просто удивительно, как люди раньше до нее не додумались. Татьяна Филипповна сейчас дома ее вычерчивает. Она тебе привет передает.

— Спасибо, — сказал я.

До аэропорта надо было ехать через весь город.

С трамвая мы пересели на метро, потом ехали на автобусе.

А когда приехали в аэропорт, то оказалось, что сегодня низкая облачность, нелетная погода и самолетам нельзя ни взлетать, ни садиться. Все они стояли на своих местах, и даже людей около них не было.

— А я столько думал о сегодняшнем дне, — грустно сказал папа.

Мы пошли в буфет, и папа взял мороженое.

Пока мы сидели за столиком и даже тогда, когда в трамвае еще ехали, я хотел спросить его об одном и том же: неужели он никогда не вернется?

Если бы он захотел, я бы уговорил маму.

Но я не знал, как начать этот разговор, хотя несколько раз уже открывал рот, чтобы сказать первые слова.

Я даже не заметил, как съел все мороженое, даже вкуса его не почувствовал, так думал об этом.

А папа прикоснулся к своему только раз, и оно у него оседало и таяло.

— Мне очень трудно говорить с тобой, Коля, — сказал вдруг папа. — Я вот подготовил разные умные слова, а сейчас все они забылись… Я знаю, ты, может быть, нас презираешь?

— Нет, — сказал я и опустил голову.

— Я бы сам презирал своих родителей, если бы со мной случилось то, что с тобой. И все-таки, я прошу тебя, ты о нас плохо не думай. А маму твою я очень уважаю. Мама у тебя просто очень хороший человек — ты это знай.

— Хороший, — вдруг сказал я. — А тебя сегодня не стала ждать. Знаешь, где она сейчас? Она кино смотрит с Федором Матвеевичем и новое платье надела.

Папа даже вздрогнул после этих слов и отошел на несколько шагов от нашего столика. А все посетители стали на него оглядываться, когда он возвращался назад.

— Не говори так! — сказал папа. — Никогда больше не говори о своей маме так, таким тоном. Иначе… Иначе я сам начну презирать тебя.

После этого мы долго сидели молча.

Потом папа проговорил:

— Федор Матвеевич, думаю, тоже достойный, уважаемый, хороший человек. И я не удивлюсь, если он станет жить с вами вместе.

— Я хочу жить один, — сказал я.

— Так не бывает.

Мы ехали назад той же длинной дорогой.

— И почему я решил обязательно свозить тебя в аэропорт? Нелепо! — расстраивался папа.

Когда мы подъехали к нашей улице, уже стемнело. Шел мелкий дождь.

— Знаешь, — сказал папа, — я не пойду дальше, а буду стоять тут, у дерева. Ты иди один и, когда дойдешь до дома, помаши мне рукой.

Я пошел один и тихо заплакал. Я шел один, и каждый раз, когда оглядывался, папа мне махал, а я отвечал тоже.

А потом мы долго стояли — я у своего дома, а он — у дерева — и смотрели друг на друга издалека.