Валерий Воскобойников - Утренние прогулки

А я заметил, что если притворяться, думать, что никого не ждешь, не очень-то и надеяться, то тогда уж обязательно кто-нибудь приедет. И я специально с утра так думал: «А мне все равно: приедут — не приедут».

Папу я увидел сразу, неожиданно. Он шел далеко, и вместе с ним были Татьяна Филипповна и Федор Матвеевич. Они шли прямо к нашей даче.

Я побежал к ним навстречу, и папа уже издалека заулыбался. А Татьяна Филипповна озиралась по сторонам, потом поняла, что это я бегу, и тоже заулыбалась. И Федор Матвеевич — он шел немного сзади — улыбался.

Я подбежал к папе, и он приподнял меня, а потом поставил на дорожку.

— Ну и далеко же ты забрался в свой лагерь, — сказал он, — спасибо, вот товарищ сюда же шел, подсказал.

И тут я увидел, что Федор Матвеевич совсем не улыбается, а стоит удивленный.

— Вы, простите, Колин отец? — спросил он.

— Отец. А вы, видимо, работник лагеря?

— Как же я сразу не догадался! Ведь вы так на Колю похожи.

— То есть он на меня, — сказал папа. — А вы, простите?…

— Я на минуту к Коле. У меня в городе дела, так что я оторву одну минуту, не более того…

И Федор Матвеевич протянул мне два пакета.

— Держи, Коля. Здесь книга «Редкие животные нашей Родины», а тут — «Золотой ключик» и фрукты… А я побежал. Всего вам доброго… А то на поезд опоздаю, — объяснил он папе и Татьяне Филипповне.

— Мы ведь с вами знакомы, не правда ли? — спросила Татьяна Филипповна. Она изо всех сил вглядывалась в лицо Федора Матвеевича. — Мне кажется, я с вами училась в одном институте… Только не могу вспомнить вашу фамилию. Вас все звали Димочкой.

— Нет, вы меня простите, я в институте не учился. А зовут меня — Федор Матвеевич, вас же — Татьяна Филипповна, правильно?

— Правильно, — сказал удивленно папа.

— Еще раз прощайте, я побежал.

Он повернулся и быстро-быстро пошел к воротам.

— Странный какой человек, — сказал папа, — ехал такую даль, а задержался на минуту.

— Просто он деликатный, — объяснила Татьяна Филипповна, — увидел, что приехал отец, и решил не мешать.

— Он с маминой работы, по-видимому?

Я не стал объяснять, кто он, и молча кивнул: «С работы».

— Показывай-ка свой лагерь. — И мы пошли по аллее.

Я показал им нашу дачу, потом провел мимо трибуны и мимо мачты, на которую залезал. И рассказал им про торжественную линейку.

— Вот на эту мачту залез? — удивился папа. — Я бы не смог, я до сих пор боюсь высоты.

Потом мы пошли через лес на озеро.

— Надо же — черника растет! Самая настоящая черника! — удивилась Татьяна Филипповна, когда папа сорвал несколько ягодин и протянул ей. — Я уже лет пятнадцать, как в лесу не была.

— Ты что же — купаться надумал? — спросил папа, когда мы подошли к озеру. — Совсем самостоятельным стал мужчиной.

— Конечно, поплаваю, — сказал я.

Они сидели на песке под сосной, а я плавал разными стилями: и на спинке и полукролем.

Они волновались все время — особенно Татьяна Филипповна, — даже вскакивали несколько раз, когда я уплывал к краю купальни.

— Я сюда каждый день заплываю, — успокаивал я их, — нам со Светой разрешают.

Тут я вспомнил, что со Светой мы уже не разговариваем три дня, плавать мне расхотелось, и я пошел на берег.

— Ты, по-видимому, чемпион в своем лагере? — спросила Татьяна Филипповна.

— У нас первый отряд за купальню заплывает.

— И не вытираешься? — спросил папа.

— Конечно, нет. Я всегда так высыхаю, от солнца.

Мы пошли снова через лес. Тут папа от нас отстал немного, постоял, пошевелил губами, догнал нас и спросил Татьяну Филипповну:

— Не пора ли нам к дому?

— Не пора, — засмеялась она. — Я же сказала, что сама кончу вечером весь расчет.

Папа сразу снова повеселел и даже побежал со мной наперегонки до высохшего дуба. Про этот дуб нам говорили, что ему двести десять лет. Я бежал быстро и слегка обогнал папу.

— Стареет отец твой, стареет, — пропел папа.

Потом они все-таки собрались уезжать, и папа оставил мне книгу «Занимательные математические задачи трех последних тысячелетий».

— Ты тут не все поймешь, но это не страшно. Хотя я в твое время щелкал эти задачи во сне.

Я проводил их до ворот. Дальше бы не пустили дежурные.

Поэтому я влез на забор, перевесился и долго смотрел, как они уходили по дороге, как поворачивались ко мне, прощально махали мне и снова шли дальше.

А со Светой мы так и не разговаривали. Она ходила в обнимку с Ленкой, и Ленка постоянно смеялась своим противным голосом. Ленкин смех был похож на визг.