Николай Богданов - Путь к морю

Матросы с хохотом бегали под струями и щетками убирали палубу, Боцман со свирепым видом пускал какому-нибудь неловкому струю пониже спины и хохотал вместе со всеми, глядя, как тот удирал на карачках.

За таким занятием застало звено «Краснофлотец» своих шефов.

— А, «смена смене»!..

— Постой, малость окропим!..

— Грязь смоем, чтобы смене в хорошем виде предстать, — шутили комсомольцы, стаскивая измоченные грязные рубахи и удирая обмыться и переодеться.

По скользкому трапу забрались ребята на крейсер.

Моряк выдавался из шеренги, задевая всех, и совсем терялся на людях, а пионеры — как дома.

— Кузьмич, здорово!

— А, сам Кузьмич!

— Вот Кузьмич!

Встретили все увалистого белого парня и затормошили.

— А Керзон где?

— Фьют, фьют, фьют.

Из кубрика катил на всех четырех смешной пестрый пес.

— А стенгазета вышла?

— Нет? почему?

— Клеить некогда.

— Ребята, не дело, а? Надо устроить. — И повалили вниз через кубрик в красный уголок.

Очевидно, они здесь не первый раз.

Моряк не поспевал, он заглядывался всюду, то к орудию прилепится, то койки подвесные его заинтересовали, то военмор, что спускает флаги на мостике. Раньше издалека его видел, а теперь вот он, рядом. Ведь на корабле, да еще на каком, на самом главном!..

Пионеры разложили стенгазету на полу, и работа закипела. В круглые окошки-иллюминаторы лился свет и блестел свежий клей на полосах разноцветной бумаги. Моряк совсем рот разинул.

— Вот так вот, ему бы невдомек, а они вон что делают!..

Военморы наперебой заговаривали с ребятами, водили их по кораблю. Моряк с одним из пионеров пошли смотреть машины. Долго пробирались куда-то вниз. И чем ниже, тем делалось жарче; кто-то пыхтел, посапывал, большой и горячий, и от его вздохов, казалось, двигался пол и дрожало нутро корабля. Вот за решеткой тускнеет огонь, и в его багряном свете копошатся люди. Они черные, рубахи на них мокрые, стоят колом, иные без рубах, и потоки пота делают их полосатыми и жуткими.

Это кочегары у котлов. «Духи» — называют их военморы.

Тяжелыми вилками они подламывают [9] Подламывают — ворочают спекающийся уголь. уголь, открывают вдруг чугунные дверцы топок и прямо в полыхающее пламя суют черную пищу. Котлы воют зверями и повизгивают, скулят, когда снова зажимает им пасть закрышка. Моряку стало тяжко, ему показалось, он лезет в ад, и черти с вилами, и пламя, а неба не видать!

— Вот это котлы, их сейчас чуть поддерживают, а на ходу близко не подойдешь, ух, пышут, — как будто угадав его мысли, сказал военмор.

Вечером собралась команда на баке.

Весело пробили вечерние склянки, город развесил огни; желтым парусом закачалась луна в черноте летнего неба.

От орудий легли странные тени, корабль потерял очертания. Хорошо и необычно было сидеть, поджав ноги, на палубе и слушать рассказы комсомольцев, как они ходили в тендру [10] Тендра — бухта, в которой происходит учебная стрельба. на стрельбу, как поймали дельфина, как «Кузьмич» свалился в воду на ходу и много, много интересного.

На носу стоял часовой, отражался в лаковой воде и щурился на красный глаз сторожевого фонаря.

Так бы и не ушел Моряк с корабля! Хоть бы юнгой его взяли, стал бы по канатам лазить, а уж не то, так кочегарам пить носить, чай им без воды тошно, — а спать — хоть под пушкой, в башенке; есть бы он и не запросил, да и много ли ему надо? Однако, пришло время, с корабля ушли и Моряка взять не забыли.

Ночь не спалось. Не хотелось верить, что опять в кротовой норе. Задремлет и кажется — выпуклая палуба, таращит глаз фонарь и гудят котлы, фырчат, наверно хотят ехать, — Моряк жмется в комок, авось не заметят, а там в открытом не выбросят. Но котлы шипят сильнее, становится горячо, а корабль — ни с места.

Очнется, протрет глаза, а это не котлы, а тетя Мавра завалилась и пышет жаром, храпит. Тьфу! — опять не спится и раздумье лезет.

— Почему они смена, пионеры-то. Так их и зовут — смена!

Долго думает, все вспоминает про них, как ходят, как говорят, как газетину клеили, и видит — не как наши ребята.

Под утро он засыпает и видит во сне, что и его хлопает по плечу военмор и говорит: «вот смена!», и ему становится легко и радостно.