Наталия Венкстерн - Под стенами замков

— Попробуйте склонить его на вашу сторону таким же образом, — сказал Русси, — в ваших сундуках, монсеньор, достаточно золота для того, чтобы затмить дары жалких сервов так называемой сельской коммуны. Покончить с королем миром и вернуть себе права, не бряцая оружием вот, по моему мнению, лучший выход.

Гуго, слушавший до сих пор разговор краем уха, на этот раз оживился.

— Как, воскликнул он, — это говорит рыцарь! Откупаться от войны деньгами, избегать благородной встречи на поле брани. Унизить себя сделкой, в которой никто не получит прибыли, кроме королевской казны, которая уже давно стремится высосать все соки из благородных сеньоров и обратить их в покорных и жалких слуг трона. Клянусь, я не ожидал от вас этого!

Епископ был крайне обрадован неожиданной поддержкой.

— К тому же вы забываете самолюбие короля, — продолжал он, — увы, Людовик VII ничем не похож на своего благочестивого предшественника. Корыстолюбие и тщеславие — вот главные его советчики. Рыцари ненавистны ему — он жаждет их уничтожения.

Русси и Ретель в нерешительности молчали, но Гуго, видя, что разговор грозит затянуться, поторопился вывести его на правильный путь.

— Награда, предлагаемая вами за помощь, монсеньор, вполне удовлетворяет меня; думаю, что и друзья наши не потребуют большего от вашей щедрости. Гости, которые, я слышу, уже собрались в замке, несомненно, также склонятся на убеждение трех благородных рыцарем и благочестивого епископа. Нам остается только скрепить союз наш клятвой и считать дело оконченным.

Епископ поднялся со скамейки, лицо ею сняло удовольствием; он взял руку Гуго и пожал ее.

— Бог воздаст вам за это! — сказал он и затем, подняв два пальца кверху, произнес торжественную клятву, связывающую его с рыцарями для предстоящей борьбы.

Ретель, Русси и Гуго последовали его примеру.

В это время деревянная лестница заскрипела под чьими-то легкими шагами. В амбразуре двери показался паж, который, низко склонив голову, обратился к епископу со словами:

— Монсеньор! Гости собрались и ждут вашей милости, чтобы приступить к ужину.

Гуго шумно обрадовался; Русси и Ретель поднялись с мест, чтобы последовать за своим хозяином. Но Рожэ, проходя мимо пажа, окинул его грозным взглядом.

— Филипп, — сказал он, — у тебя слишком легкие шаги на мой вкус, я попрошу тебя впредь делать при ходьбе больше шума. Тебе должно быть известно, что только рабы к трусы ползают как змеи. Тебе будет плохо, если ты осмелился подслушать наш разговор.

Филипп вспыхнул.

— О, монсеньор, — сказал он, — неужели вы думаете…

— Я не даю себе труда думать о таком ничтожестве, как ты, — возразил епископ, — но помни, что ты не рыцарь и жизнь твоя зависит от моей доброты. Берегись, иначе ты можешь лишиться моей милости, а вместе с ней и всякой надежды получить рыцарство.

Епископ и его гости покинули башню, мальчик несколько мгновений оставался как бы прикованным к месту. Затем внезапно он сжал кулак и протянул его вслед ушедшим. Этот ребяческий, но гневный жест был красноречивей всяких слов.

В зале замка далеко за полночь затянулась попойка. Это была в полном смысле слова беспутная оргия с дикими песнями, битьем посуды, бранью и даже драками. Гремевший в одном из углов зала епископский оркестр не мог заглушить пьяных воплей гостей. Рожэ в верху стола довольным взглядом оглядывал веселящихся.

Попойка, щедрые дары и убеждения Русси, Ретеля и Гуго вполне склонили гостей на участие в намечающемся в ближайшие дни походе. Дело шло об уничтожении Ланской сельской коммуны. Короткий набег на безоружных крестьян, уничтожение ненавистной коммунальной башни, пленение зачинщиков, полный список которых был в руках у епископа, и с сельскими вольностями покончено навсегда. Король, рассуждал Рожэ, едва ли отважится противопоставить свое желание так явно высказанной воле могучих рыцарей.

Филипп, стоя в течение всего пира за креслом своего господина, один изо всех присутствовавших не был опьянен вином. С бессильной яростью взирал он на все происходившее. Рожэ, не забывший своего гнева, мстил мальчику в течение всего вечера мелкими унижениями. Он беспрестанно ронял под стол нож, забавляясь тем, как мальчик ползал на четвереньках в поисках его, он несколько раз выплескивал ему в лицо остатки своего вина из стакана. Гости громким смехом приветствовали эти плоские шутки прелата. Мальчик, сжав губы, терпел. Жажда мести, старинная ненависть его к епископу, казалось, переполнили в этот вечер меру его терпения.