Наталия Венкстерн: Под стенами замков

— Коммуна! Какое мерзкое слово! — сказал один из рыцарей.

— Мерзкое или не мерзкое, — возразил монсеньор, — но сейчас оно лишает меня самой лучшей части моих доходов, отнимает у меня священнейшие права над людьми, права суда, наказания, жизни, приучает их к лености и непослушанию, вбивает в их головы самые зловредные и глупые мысли.

Одни из рыцарей, совсем еще юный, подвинул свою лошадь вплотную к лошади монаха и воскликнул с пылом:

— О, монсеньор! Неужели у вас недостаточно сил для того, чтобы покончить с этим злом? Прикажите! И хотя нас только кучка рыцарей, мы в мгновенье ока приведем к покорности этих людишек!

Монсеньор усмехнулся.

— Я знаю это — сказал он — но попрошу вас, как раз напротив, ничем не выражать своих чувств, когда мы будем проезжать через деревушку. Помните, мы странствующие рыцари, не имеющие ничего общего с сеньорами этой страны. Так и ведите себя. Что же касается до вашего предложения, то должен вам напомнить, что за своеволие мы ответим королю; а затевать с ним ссору, не заручившись поддержкой других сеньоров, было бы но меньшей мере безумием.

Произнеся, эту речь тоном, не терпящим возражении, монсеньор тронул повода, и всадники рысью стали спускаться в долину.

Появление вооруженных всадников на улицах деревушки произвело обычный для того времени переполох. Крестьяне относились к рыцарям как к прирожденным своим врагам, от которых не ждали ничего, кроме ограбления последнего имущества, оскорблений и зачастую побоев. К тому же в это время деревня была почти пуста. Все взрослое мужское население было на полевых работах, оставались только женщины и дети.

Ребятишки при виде рыцарей с воплем бросились в дома; двери и окна торопливо запирались, и только из-за щелей окон и дверей видны были бледные лица, с трепетом взиравшие на проезжающих.

— Храбрецы! — пробормотал сквозь зубы монсеньер, с усмешкой оглядывая опустевшую улицу. — Они, вероятно, умерли бы со страху, если бы знали, кто именно посетил их жалкую деревушку. Однако, — продолжал он, обращаясь к одному из рыцарей, — попрошу вас постучать в одну из этих негостеприимных дверей. Попросите напоить лошадей. Это будет служить хорошим предлогом для беседы, а я, как вам известно, не прочь узнать как можно подробнее обо всем, что здесь происходит.

Один из рыцарей сошел с лошади и подойдя к маленькому домику, стоявшему посреди улицы, несколько раз ударил кулаком в дверь. На стук отозвались не сразу. Из-за двери слышался испуганный шепот, вздохи и заглушенный детский плач. Наконец, на вторичный, более энергичный стук, слабый голос произнес:

— Почтенные господа! Я — одинокая женщина и ничего не имею для угощения ваших милостей. Умоляю вас, продолжайте путь ваш с миром. Город Лан недалеко отсюда, и там вы найдете все потребное вам. В нашем же селении, клянусь вам, не найдется и корки хлеба.

— Добрая женщина, — отвечал рыцарь, придавший голосу своему, согласно приказанию монсеньора, самый миролюбивый и ласковый тон, — вы можете не бояться нас и смело открыть дверь. Мы — странствующие монахи и никогда не позволим себе обидеть сироту или женщину. Мы сами готовы дать вам хлеба, если вы в нем нуждаетесь, и попросим взамен лишь ключевой коды для наших лошадей.

Дверь приоткрылась, и молодая женщина вышла на крыльцо, испуганно и подозрительно озираясь. Человек пять ребятишек в возрасте от года до десяти лег толпились у ее ног, держа ее за подол платья.

Монсеньор смерил ее с ног до головы высокомерным и холодным взглядом, но заговорил со всей мягкостью, на которую был только способен.

— Скажите, — сказал он, — отчего деревня ваша пуста? Не было ли здесь какой-нибудь повальной болезни, не посетила ли вас чума? Все двери заперты, и появление наше вызвало здесь такой страх, словно вы ожидаете нашествия врага. Мы приехали издалека и не знаем здешней местности. Нам очень хотелось бы знать, что является причиной такого страха?

Молодая женщина, несколько ободренная миролюбием рыцарей, усмехнулась.

— Ваша милость, — сказала она, — я вижу, что вы действительно приехали издалека, если ничего не знаете о том, что случилось в Лане. Мы очень много страдали, ваша милость; почти в каждом нашем доме женщины оплакивают мужа или брата. Несчастья наши не прекращались в течение многих лет, и хотя теперь счастье немного улыбнулось нам, мы все еще не можем к нему привыкнуть, и беспрерывно ожидаем новых бедствий. Вы должны знать, ваша милость, что бедным людям плохо живется на этом свете, а горе и лишения делают нас подозрительными и боязливыми.