Наталия Венкстерн - Царская милость

Хорошая река Волхов: рыбы в ней много, вода чистая, берега песчаные, белые, а, говорят, раньше кругом леса были, да такие, что водилось в них дичи видимо-невидимо, а раздолье в лесах было не только охотнику, но и всякому другому люду: тут и конокрады лошадей укрывали, тут и лихие молодцы на проезжих нападали; и ничего с ними поделать не могли — никакие жандармы не словят, потому что лес на десятки верст кругом, а в лесу овраги да чащи непроходимые. А лихого народа в ту пору много было; уж такая была жизни: либо от солдатчины молодец сбежит, коли вовсе невмоготу станет, либо крестьянин от помещичьей лютости тягу даст, а куда бежать? Один приют — лес! Не выдаст, не продаст, живи, промышляй, как знаешь.

Только давно все это было, лет сто назад или больше, и рассказывал мне о тех временах отец мой. Дожил он до старости глубокой, уж ноги у него ослабели и глаза плохо видели, а память была — ну, словно у молодого. И рассказывать такой был мастер, что, кажется, век бы слушал, не соскучился.

Вот что он говорил:

— Здесь, на берегу реки, только бы жить да жить, хоть земля и не очень хорошо родила, да зато лес и река были золотое дно: рыбными да кустарными промыслами тысячи народа прокормились бы. И как ни давили помещики крестьян, как ни обирали, а все же край был богатый и жилось нам, как с другими сравнить, не худо. Почти все кругом на оброке были, а помещики, народ богатый, больше по столицам жили и в наши места глаз не казали. Нам же и лучше!

Бывали, конечно, что и говорить, и у нас невзгоды, да все же жить можно было.

Только вот, году в шестнадцатом, стали к нам в деревню слухи тревожные приносить и пугать нас разными новшествами.

Сначала только поговаривали, даже посмеивались, а большей частью слухам этим и не верили вовсе, словно придумала их чья-нибудь беспутная голова на досуге.

В те времена царем был император Александр, и случилось это вскоре после того, как солдаты наши из похода вернулись, с французской войны. Вернулись наши молодцы, привезли с собой рассказов о чужих краях и про нашу Россию тоже вести, что ждать нам в скором времени больших перемен.

— Чего же ждать? — спрашивают старики.

— А того ждать, — говорят, — что царь нас всех вовсе от помещиков освободить хочет и дать нам свободу полную.

Старики только головами качали: и не верилось и хотелось верить.

Однако день за днем проходит, и перемен никаких: как жили, так и живем, только вся и разница, что появились у нас по деревням калеки — те, кого на войне попортили, сели нам на шею лишние едоки, безрукие, безногие, больные. Правда, у иных из них на груди крест или медаль болтается, да нам-то от того не легче. Инвалид — какой же работник.

Так и год прошел и другой, и начали приходить к нам эти самые чудные слухи. Я тогда мальчишкой был, шел мне двенадцатый или тринадцатый год. только развитой я такой был, что все понимал и ко всему прислушивался.

Первый раз услыхали мы о новостях от странника. Зашел к нам в избу один такой, что век свой по большим дорогам ходит и подаяньем живет, и стал чудные слова говорить:

— Царь, — говорит, — взял себе в друзья генерала по имени Аракчеев, а злей этого генерала на всем свете человека нет, истинно змей пли скорпион лютый. И целый-то день и ночь напролет царь с этим самым Аракчеевым совет держит и бумаги пишет. И придумали они вот что: не будет, мол, больше на всей Руси крестьян, а одни только солдаты: «На что, — говорит царь, — мне нужен серый люд, пускай у меня все военными станут, все форму оденут и с ружьем маршируют».

Мать моя слушала, что странник говорит, да и спрашивает:

— Что, или опять с кем-нибудь воевать затевает?

— Какое, — говорит странник, — все это не для войны вовсе делается, а хочет царь, чтобы оставалось так на веки-веков.

На это те, кто в избе были, только посмеялись.

— Зачем же, — говорят, — из мужика солдата делать? У солдата свое дело, у мужика— свое. Коли все с ружьем зашагают, кому же тогда землю пахать да хлеб собирать?

Не поверили страннику, с тем он и ушел.

Только еще время проходит — и опять такие же слухи. На этот раз из города Старой Руссы деревенский наш привез.

— Не соврал, — говорит, — странник, и в городе тот же слух идет, будто по деревням разъезжают солдаты, амуницию, пушки везут, новые дома строят, и приказ есть крестьянам головы брить, в форму обряжать и за ученье приниматься.