Наталия Венкстерн - Андрейка на плоту

— Андрейка! Андрейка! Да где же ты?

Андрейкина мать, Настя, вышла на крылечко избы и вглядывается в быстро надвигающийся зимний сумрак.

— Андрейка! И куда, пострел, запропастился?

На дворе морозно; хвойный лес принахмурился под снежной шапкой и шумит глухо, глухо. Настина изба стоит на самом краю деревни; с одного бока лес, с другого — крутой склон, ведущий к реке. Река замерзла и под снегом кажется гладкой белой широкой дорогой. Здесь, на севере, в Архангельской губернии, где живет Андрейка, она замерзает надолго. Только в самом конце апреля, а иногда и в мае, забурлит, наконец., вода, растрескается лед, потекут ручьи, и оживится лес. Но сейчас еще далеко до этого; стоит глубокая зима. Настя стоит на крылечке, и ветер треплет кончики ее платка.

— Выйти не успела, как вся застыла; а мальчонка целый день на морозе — и не загонишь.

Но Настя не успевает додумать своей мысли, как неведомо откуда появляется перед ней фигурка самого Андрейки. Андрейке всего-навсего восемь лет, но роста он такого, что и десятилетнему впору. Он в полушубке, в валенках и поверх ушастой шапки еще обмотан материнским вязаным платком так, что только видны круглые глаза да нос пуговкой. Ресницы заиндевели, а нос стал красный, как вишня.

— Куда ж ты запропал, малый, а? Я кликала, кликала — голосу не подаешь.

— Тятьку встречал!

— Тятьку встречал, — передразнивает Настя, — забрал же себе в голову! Может, тятька только через неделю будет, а то и через две. Так и встречать его каждый день?

Настя входит в избу и за ней Андрейка, обколачивая о порог валенки. На столе стоит обед: круглая миска и две затейливо вырезанные деревянные ложки.

Андрейка скинул с себя полушубок и весь румяный, свежий, веселый уселся за стол. Он схватывает ложки и начинает ими стучать друг о дружку.

— Не балуй!

— Тятька ложки-то вырезал!

— Один свет в глазах у тебя, что тятька.

— Мамка, а скоро он вернется?

— А я почем знаю — он письма не прислал!

— А почему не прислал?

— А с кем же ему прислать, чудачок, само-то письмо не полетать. А кто к нам сюда забредет, разве медведь-лесовик.

Андрейка смеется.

— Вот с ним бы и прислал!

— Не догадался, видно!

Андрейка ест с большим аппетитом и замолкает, но не надолго. Он опять поднимает свой курносый, красный нос и спрашивает:

— Что ж он там деревья рубит, в лесу-то?

— Деревья рубит!

— А потом что делать будет?

— Потом возить!

— А потом?

— Ну, привезет и сложит на берег речки.

— Так и будут лежать?

— Что ж с ними сделается — так и будут лежать.

— Всегда?

— Зачем всегда? Дурачок! Весной сплавят лес-то!

— По реке?

— Ну, да, отец и сплавлять будет — на плоту.

Андрейка задумывается и глядит в окошко, за которым сгущается мгла.

— Счастливый тятька! Сколько на своем веку наглядится всего!

Еще год назад Андрейка не задавал матери таких вопросов. Маленький был, не думал ни о чем; бегал по деревне, баловался с ребятами.

Когда отец уезжал, не спрашивал, куда и надолго ли: только по вечерам иногда начинал скулить, как щеночек.

— Мамка, а тятька где? Скучно без тятьки!

— Молчи, молчи. Тятька лес рубить поехал: скоро вернется.

И Андрейка успокаивался. Уехал — приедет! Не стоит тосковать. Тятька привезет гостинец: ложек деревянных, деревянную лошадку самодельную; санки, всякие затейливые игрушки, отдаст Андрейке скажет:

— Это я, брат, Андрейка, сам смастерил. Вечера длинные — скучно, вот сидишь и работаешь, пока сон не свалит.

Но бывали и лучше гостинцы. Один раз привез отец Андрейке живую белочку и рассказал целую историю.

— Белка, Андрейка, сам знаешь, хитрая— ее поймать не так-то легко; ну, а с этой особенный случай вышел. Сводили мы целый участок леса; видно она, бедняжка, с дерева на дерево перескакивала, все приюта себе искала, да как-то и замешкалась; работа кругом кипит, шум стоит; туда, сюда прыгает, а деревья кругом нее валятся. Прыгнула она на какую-то ветку, да в ту самую минуту и дерево-то наземь повалилось, и лапкой она меж сучьев застряла. Хотели сначала ее убить да шкуру с нее содрать, а я говорю: «Отдайте мне зверька — я своему парнишке отвезу». Тряпочкой ей лапку перевязал, сплел ей из сучьев клеточку да и привез тебе.